Икосаэдр 2.0
Шрифт:
Зуд в районе живота начался за пару дней до той злополучной сентябрьской вахты. Осень, в этом году ранняя и непривычно холодная, уже позолотила верхушки деревьев на берегу пруда за окном, редкие рыбаки сменили ветровки на куртки-самогрейки, а на душе поселилась привычная хандра. Какое-то странное, непривычное ощущение прибавилось к ней. Все прошлые три года работы Егорыч ждал возвращения домой с вахты, а сейчас — наоборот, ждал вахты, словно свободы от домашней рутины.
Смирновы уже проводили старшую дочку обратно на учёбу, в Уральский Федеральный, а младшая дочка должна была вернуться от бабушек днём позднее, прямо перед первым сентября.
Внезапно Василиса схватила чемодан, швырнула его на пол и крикнула:
— Опять в Интернете тупишь! На меня бы хоть раз за день посмотрел!
Егорыч проморгался после трёхмерки, прищурился, посмотрел на жену и рассеянно произнёс:
— Платье, что ли, новое?
Помимо нового платья обнаружились новая причёска и голографический макияж. В воздухе витал запах пряных духов.
— Весь вечер намёки делаю, хоть кибермужика покупай! Завтра Настюшка приедет, я романтику хотела перед отъездом, а ты!..
Дальше предполагались события по классическому сценарию семейной ссоры. Василиса уселась на диван и начала, рыдая, перечислять всё то, что Егорыч отнял у неё — лучшие годы, карьеру, ухажёра с квартирой на Манхэттене. Егорыч должен был сесть рядом, с раскаянием гладить по спине и со всем соглашаться — да, невнимательный, да, скотина, да, отнял, да, раскаивается и обещает больше не повторяться.
Но он почему-то не сделал этого. Поднялся, нахмурился и заявил.
— Ты мне ухажёров тут не вспоминай. Ты вот меня не ревнуешь нисколько, а у меня у самого, может, есть какие-то… ситуации.
Намёков Василиса Егорычу простить не могла. Чемоданы полетели за дверь.
* * *
В итоге, на вахту Егорыч отправился на день раньше нужного. Специально пропустил один рейс сверхзвукового Ту-544 и семь часов проторчал в Екатеринбурге, в Кольцово. Со скуки хотел повидаться состаршей, но у неё оказались какие-то «личные дела». По-отцовски поворчал по «говорилке», но сильно докучать и расспрашивать не стал — сам таким был. Потом двенадцать часов просидел-продремал в аэропорту Сургут-Юганска и наконец-то дождался напарника.
После крепкого рукопожатия Саркис сразу почуял настрой товарища и спросил:
— Ты что такой грустный? Съел фрукт невкусный?
— Да не, всё нормально.
— Да я же вижу. У тебя, чувак, щетина трёхдневная. Ты тут что, второй день торчишь?
— Ну…
— Рассказывай.
Они отправились из зала в кафе, Егорыч начал изливать душу. В разросшемся аэропорту самого северного в мире миллионника продавался отличный колумбийский кофе, который они любили пить перед вахтой.
На месте про чемоданы Саркис прервал монолог заговорщицким полушёпотом:
— О-о, смотри, какая краля впереди идёт! Длинные ноги такие, явно южных кровей.
Егоров оценил: ноги у девицы действительно были длинные и очень красивые.
— Откуда ты знаешь, что южных?
— Ну как
— Угу, я бы тоже,– неожиданно для себя заявил Егорыч.
— Так давай познакомимся с ней! — Саркис толкнул товарища в плечо. — Чего ждать?
— Не могу.
— Ты что, своей Василисе не изменял ни разу?
— Было один раз, по молодости. Когда старшей беременная была. Стыдно до сих пор.
— И что, на вахтах ни разу?
— Ни-ни.
— Ну ты герой. Правильно я делаю, что не женюсь.
— Научи, как?
— Ну, начать можно с простого. Девушка! — Саркис подозвал официантку. — Будьте любезны, два вот этих вот кофе, два круассана и ваш ник на салфетке.
Официантка записала заказ и смущённо улыбнулась:
— Простите, я последнее не могу,– акцент был явно западный.
— Ну почему?
— Мне начальство запрещает.
— Ну хотя бы телефончик? Хотя бы намёк?
Официантка ещё раз улыбнулась и исчезла в глубинах кафе. Егорыч рассмеялся.
— Что, и на старуху бывает проруха?
— Ты погоди. Сейчас она вернётся с кофе, за это время всё обдумает, и…
Когда кофе был выпит, и Саркис оплачивал счёт, девушка протараторила:
— Магдалена, апрель две тысяча двадцать третьего. Если найдёте, то…
После чего густо покраснела и убежала, забыв на столе платёжный терминал. Саркис выразительно посмотрел на Егорыча.
— Учись!
* * *
От Сургут-Юганска до вахтного посёлка летели в ночь на рейсовом «конверте»– всепогодном конвертоплане Ми-64. Пришедшие на смену Ми-8, универсальные и экономные машины наводнили российский север. Из посёлка, являвшегося центром производственного сектора, пассажирские и грузовые «конверты» трижды в сутки летали в ближайший Уренгой, один раз в Салехард и один раз в двое суток в Сургут-Юганск.
Плодоносный русский север, за исключением городов и заповедных мест, был уже давно выведен из-под управления регионов и переведён на режим конкурсного пользования. Вместо субъектов федерации и районов теперь тут было три сотни производственных секторов, каждый из которых сдавался в аренду на несколько лет одной из девяти крупных промышленных корпораций — нефтегазовых или рудных.
Погода, несмотря на глобальное потепление, не радовала — дождь с градом бил по иллюминатору с такой силой, что было слышно даже через гул винтов. Где-то в середине трёхчасового пути Саркис хлопнул по плечу задремавшего Егорыча и крикнул в ухо:
— Смотри, войско Газтэка!
Егорыч наклонился к иллюминатору.
Внизу, на запорошенных мокрым снегом полях, подсвеченных холодным серебристым светом светодиодных ламп, кипела механическая жизнь. Огромные стальные телеса с мачтами и туловищами промблоков, втянув роторные лебёдки и волоча по лесотундре хвосты кабелей и труб, шагали на огромных ногах по болотистой грязи. Установок было два десятка, они настойчиво отмеряли свои метры, готовясь вонзить своё жало, словно комары, вынюхивающие наиболее вкусную жилу на руке. Вдали, у оставшейся не вырубленной лесополосы, притаилось громоздкое тело сверкающей распределительной станции, похожей на матку термитов. Туда по трубам текла чёрная кровь и оттуда же поступало электричество и нервные сигналы управления.