Икосаэдр 2.0

Скоробогатов Андрей Валерьевич

Он следует дальше. Ливень ещё не начался, и утренняя живность пробуждается. Летучки, взмахивая разноцветными чешуйками, опускаются из крон пониже, чтобы пить росу с лиан, полную нектара. Ядовито-синий гриб-слизневик уже ждёт их, свесив полупрозрачные сопли с ветви. Его охота редко бывает неудачной — одна-другая незадачливая рыбёшка за день обязательно ни заметит угрозы и угодит в липучку хищника. Но бывает и так, что в сопли впорхнёт чёрная летучка-стриж. На её крыльях яд, убивающий слизь гриба, а вместо клюва — острый хоботок,

которым она доберётся до вкусного мицелия. Кай подумал о том, что надо рассказать старшим о грибе — кто-то из малышни может, заигравшись, задеть слизь щупальцем и остаться с ожогами на панцире всю жизнь.

Юноша смотрит вниз — под тропой дикие улитки-прыгучки повылезали из норок и теперь следуют своей дорогой, полной опасностей, в поисках свежей листвы и грибов. Один неверный прыжок на тропе — и прорвётся плёнка над ловушкой подземной росянки, десяток ядовитых шипов пронзят мягкую ногу прыгуньи. Не то, чтобы это сильно беспокоит Кая — домашние улитки сидят в прочном загоне, и их опасности ничего не угрожает. Но в детстве на охоте с отцом он слышал, как кричит и пахнет улитка, попавшая в ловушку, и жалость к этим тварям осталась в душе.

Навесную тропу пересекает длинная просека, огороженная с двух сторон плетнями. По ней дикие слоны ходят на водопой. Следующая ветка далеко над просекой, мостки заканчиваются, и Кай в нерешительности останавливается, планируя следующий прыжок. Кай осматривается — на сотню шагов слонов не видно, не слышно шороха в листве, но боязнь не даёт сделать новый шаг. Он слышит знакомый приятный аромат, поворачивает глаза назад и видит, что за ним идёт Лия.

* * *

Лия старше его на три года, но Кай помнит ещё те времена, когда её стройный панцирь не покрывала красная плетёнка совершеннолетней девушки. Она приветственно хлопает его по макушке. Запах боязни смешивается со сложно скрываемым феромоном удовольствия и волнения.

— Привет!

Он осторожно касается её головы, стараясь не задеть глазных стебельков — это неприлично и позволяется делать только очень близким. Прижимает пугалку поглубже к панцирю, чтобы не опозорится, и думает, как объяснить свой страх.

— Копать?

— Копать.

— Много накопали?

— Да. Много интересного.

Кай ждёт, что она будет смеяться над ним, но он почтительно покачивает глазами.

— Когда-нибудь ты мне покажешь?

— Покажу. Пока дед не разрешает.

— Прыгай, чего же стоишь?

Кай поворачивает глаза обратно на тропу, перехватывается, сжимает нижние щупальца и прыгает. В прыжке лопатка падает вниз.

Какой неуклюжий! Как стыдорадостно!

— Ты потерял! — кричит Лия.

— Я вижу.

Он смотрит вниз и думает, что делать. Если дед узнает, что Кай потерял лопатку, то может обидеться. Укусы мрачников, таящихся в подстилке, пугают его не меньше, чем возможное

возмущение деда и вероятность, что на тропе объявятся слоны. Но Лия смотрит на него, и он, перемахнув через ограждение, спускается по плетню на тропу. Шагает по земле торопливо и неуклюже, подстилка жёсткая и колючая. Вскоре лопатка оказывается в нужном щупальце, но он понимает, что взбираться наверх с тремя свободными конечностями ещё более неудобно, чем опускаться.

— Дай помогу, — Лия перемахивает через просеку и тянется тремя щупальцами вниз.

Дедушка говорил, что это неправильно — просить помощи у женщин, но выхода не остаётся. Скоро начнутся раскопки, и дед будет ругаться. Он протягивает две конечности наверх.

Когда Кай оказывается наверху на узкой тропе, на миг они соприкасаются основаниями нижних щупалец. Каю становится стыдорадостно, он слегка зеленеет, отстраняется и ненароком обнажает пузырёк с пугалкой.

— Ой, что это? — хихикает Лия.

— Ничего.

— Для кого несёшь?

— Для братика, — врёт Кай, но феромоны сложно обмануть.

— Твоему братику тоже двенадцать лет?

Дедушка называл такие обороты хитрым словом «сарказм». Слово сарказм пахнет неприятно — смехом, пренебрежительностью и обманом.

— Нет, он моложе.

— Ты боишься слонов? Говорят, в горном городе их уже умеют приручать. Ездят наверху.

— Это сказки. Слоны очень опасны.

Снова стыдорадость. Он спешит удрать от девушки, даже не прощаясь.

Ещё несколько сотен шагов, и лесной город заканчивается. Впереди на несколько тысяч шагов — поля и прудики, угодья города. На выходе из тропы дежурит солдат — он выше Кая в четыре раза, его панцирь прочнее камня и усилен пластинами из обсидиана. В его щупальцах два клинка, лук и деревянный щит. Рядом на подмостках лежат припасы и большая раковина, чтобы трубить тревогу. Солдата ещё в родильном пруду откармливали мясом устриц и улиток, поливали отваром из синего лишая, чтобы он вырос крепким и сильным. Этот парень узнаёт Кая и кивает правым глазом, мол, проходи. На лице и в запахах исполина спокойствие — сейчас мирное время, и соседние города не грозят народу Кая, как это бывало раньше.

Кай спрыгивает на верёвочную дорожку, ведущую мимо угодий. Вокруг колосятся поля, засеянные можжевеловым мхом, опятами и зерновыми лишайниками. В прудах поодаль зреют устрицы. Дождя всё ещё нет, солнце выглядывает сквозь тучи, но Кая это не радует. Все мысли о том, что думает про него теперь Лия. Кем теперь она считает Кая? Трусом? Копушей? Бездельником? Он настолько волнуется, что не обращает внимания на приветствия крестьян и едва не пропускает нужный поворот к карьеру.

Тропа заканчивается. Впереди высокий плетень, в прорехе от которого дежурит ещё один Солдат — чуть поменьше предыдущего, но тоже нехило вооружённый. Старейшие поняли, насколько важны раскопки, и велели охранять их.