Иллюзии «Скорпионов»
Шрифт:
Вымощенная камнем дорожка привела ко входу с колоннами, украшавшему большой дом, который являлся точной копией домов крупных плантаторов времен войны Севера и Юга. Бажарат поднялась по ступенькам и подошла к массивным двойным дверям, на которых были вырезаны сцены, изображавшие путешествия Магомета в горах, во время которых проповедники объясняли ему учение Корана. «Какая чушь!» — прошептала про себя Бажарат. Не было ни величественных гор, ни Магомета, а проповедниками были просто невежественные пастухи, которые пасли коз. И Христа не было. Он всего лишь главный еврейский смутьян, возвеличенный полуграмотными ессеями,
Спустя несколько секунд дверь открыл араб в халате поверх рубахи, подол которой волочился по паркетному полу.
— Вас ждут, мадам, но вы опоздали.
— А если бы я еще задержалась, то вы вообще не впустили бы меня?
— Возможно...
— Да как вы смеете? — вспылила Бажарат. — Я немедленно ухожу...
Из глубины дома послышался женский голос:
— Пожалуйста, пропусти леди в дом, Ахмет Ашад, и убери оружие, это очень нелюбезно с твоей стороны.
— Как сказать, мадам, — отозвался слуга.
— А это замечание тем более неуместно. Впусти нашу гостью.
Что касается окон, занавесок и обоев, комната выглядела как обычная гостиная загородного дома, но на этом ее сходство с обычной гостиной кончалось. Кресел в комнате не было, только громадные подушки, разбросанные по полу, и перед каждой подушкой стоял миниатюрный столик. На одной из таких подушек, обтянутой ярко-красным сатином, восседала смуглая женщина необычайной красоты и неопределенного возраста, с классическими, мягкими чертами лица. Когда она улыбнулась, губы ее засверкали как опалы, на лице появилось выражение интереса и неподдельного радушия.
— Садитесь, Амайя Акуирре, — произнесла женщина мягким, мелодичным голосом, так хорошо сочетавшимся с ее изумрудно-зеленым шелковым брючным костюмом. — Вы видите, я знаю ваше имя, да и еще кое-что знаю о вас. Следуя арабской традиции, мы с вами будем сидеть на одном уровне... на полу, как бедуины на песке, чтобы ни один из собеседников хотя бы символически не возвышался над другим. Я нахожу это одной из самых привлекательных арабских традиций, мы даже с низшими по положению людьми разговариваем, глядя в глаза.
— Вы хотите сказать, что я ниже вас по положению?
— Нет, вовсе нет, но вы не арабка.
— Я сражаюсь за ваше дело... Мой муж погиб ради него!
— В ходе глупой операции, не нужной ни арабам, ни евреям.
— Эта операция проводилась с разрешения долины Бекаа, она благословила нас!
— В долине Бекаа согласились на эту операцию, потому что ваш муж был боевиком, героем в глазах людей, и его смерть, которая должна была неизбежно последовать в ходе высадки с моря, превратила его в символ, имя его стало боевым кличем. «Не забудем Ашкелон!» Думаю, вы слышали эту фразу. Но это просто чепуха, не что иное, как эмоциональный призыв.
— Что вы такое говорите? Моя жизнь, мой муж, мы все просто ничто? — Бажарат вскочила с подушки, и в этот момент в дверях возникла фигура Ахмета. — Я хочу отдать свою жизнь ради величайшего дела в истории человечества! Смерть всем поганым властям!
— Вот об этом нам и надо поговорить, Амайя... Оставь нас, Ахмет, у нее нет оружия...
— Что вам нужно от меня? — спросила Бажарат и медленно опустилась на подушку, не в силах оторвать взгляд от прекрасной, стареющей, но еще не состарившейся женщины.
— Вы добились блестящих успехов, с определенной помощью, конечно, но главным образом в силу ваших необычайных талантов. В течение нескольких дней вы превратились во влиятельную личность, этакую закулисную силу, к которой обращаются даже могущественные люди, считающие, что вы можете помочь им. Никто из нас не сумел бы создать вам подобной репутации, но она родилась из придуманной вами идеи, которая просто великолепна. Молодой человек, представленный как сын барона, семья из Равелло с огромным состоянием... и даже эта юная актриса — великолепный ход. Вы вполне оправдываете репутацию Бажарат.
— Я делаю то, что делаю, а судить об этом другим. Но, честно говоря, их оценки не имеют для меня большого значения. Еще раз спрашиваю: что вам от меня нужно? Высший совет долины Бекаа приказал связаться с вами перед последними днями моего пребывания здесь. И вполне возможно, перед моими последними днями в этой жизни. Но как бы то ни было, они наступают.
— Вы должны понимать, что мы... что я не могу приказывать вам, это позволено только Высшему совету.
— Я это понимаю. Однако должна поблагодарить вас, так как считаю вас истинным другом и союзником в нашем деле, и выслушать... Я вас слушаю.
— Да, другом, Амайя, но союзником только в определенном смысле, моя дорогая. Мы не принадлежим к «Скорпионам» ван Ностранда, к этой тайной группе недовольных, единственной целью которых является служение «Покровителям» ради собственной выгоды. Они стремятся только к благополучию и власти. У меня... у нас вполне достаточно и того и другого.
— Так кто же вы тогда? Вы прекрасно обо всем осведомлены.
— Это наша работа — все знать.
— Но кто вы?
— У немцев во время второй мировой войны был точный термин: «Служба информации». Элитное разведывательное подразделение, о котором было очень мало известно даже верховному командованию третьего рейха. В него входило меньше десятка человек, главным образом прусских аристократов. Они были немцами до мозга костей, но действовали не за страх, не из любви к войне, они действовали исключительно в интересах своего фатерланда, понимая все недостатки того, что их нацию возглавляют Адольф Гитлер и его головорезы... Точно так же мы осознаем опасность того, что террористы убивают женщин и детей в Израиле. Это приводит, увы, к обратным результатам.
— Мне кажется, наш разговор зашел слишком далеко! — Бажарат поднялась с подушки. — Значит, вы с вашими аристократами согласились с тем, что целый народ выгнали с родной земли? А были вы когда-нибудь в лагерях беженцев? Вы видели, как израильские бульдозеры сносят дома? Вы забыли кровавую резню Сабры и Шатилы?
— Мы должны информировать вас, что ваша встреча с президентом США состоится завтра, примерно в восемь вечера, — спокойно сообщила женщина, откинувшись на сатиновые подушки.
— Значит, завтра? В восемь?