Иллюзии «Скорпионов»
Шрифт:
— А когда вы узнали, что он Нептун?
— Пять лет назад. Я начал подозревать, что с ним что-то нечисто: все эти внезапные появления и срочные исчезновения, редкие упоминания о семье и даже его благосостояние, источники которого казались сомнительными.
— Обычная история, не многие любят рассказывать о себе даже соседям.
— Конечно, но основные источники благосостояния, как правило, бывают известны. Человек что-то изобретает, удачно продает, вовремя создает банк или приобретает недвижимость — это и является отправными точками. Взять, к примеру, меня: до избрания в Верховный суд я был основателем
— Да, могли бы, — согласился Тайрел, вспоминая досье Дэвида Ингерсола, в котором имелись данные и об отце.
Единственным непонятным местом была истинная причина отставки судьи Ингерсола, и Хоторн внезапно понял, что он близок к разгадке этой тайны.
— Нептун, — сказал Ингерсол, как бы читая мысли Хоторна. Он сел на дальнюю белую скамейку с кованой спинкой. — Это часть моей истории, довольно неприглядная и без необходимости жестокая. Однажды вечером на веранде яхт-клуба, где мы любовались средиземноморской луной, всегда наблюдательный ван Ностранд заметил: «Вам что-то кажется странным во мне, господин судья, не так ли?» Тогда я ответил, что подозреваю его в гомосексуализме, но в этом не было для него ничего нового. С самой дьявольской улыбкой, какую мне приходилось видеть в жизни, он сказал: «Я тот человек, который погубил вашу карьеру и который теперь держит в руках будущее вашего сына. Я Нептун».
— Неужели прямо так и сказал?
— Я был потрясен, конечно, и спросил его, зачем он сообщает мне это на закате моих дней. Какое извращенное удовлетворение он испытывает от этого? Ведь мне шел уже восемьдесят первый год, и я не мог уже ни бороться с ним, ни тем более убить. Жена моя умерла, я остался один и каждый вечер, ложась в постель, задавался вопросом: проснусь ли утром? «Зачем, Нильс? — снова спросил я его. — Почему вы сделали это и почему только теперь говорите мне об этом?»
— Он ответил?
— Да, мистер Хоторн, он ответил. Поэтому я и вернулся... Моего сына убил не случайный бродяга-наркоман, его методически убивали люди, которые, говоря словами ван Ностранда, «держали в руках его будущее». Сейчас мне восемьдесят шесть, я и так слишком задержался на этом свете, чем постоянно привожу в недоумение своих врачей. Но скоро, в один прекрасный день, я не проснусь и не увижу солнце, и я готов к этому. Но я не хочу унести с собой в могилу тайну моей бесчестной жизни, которая в конечном итоге убила моего сына.
— Но что ответил Нептун? — настаивал Тайрел.
— Он ответил мне с той же дьявольской улыбкой и ледяным взглядом, и я очень хорошо помню его слова, потому что они огнем жгут мою память: «Потому что мы доказали себе, что можем держать в руках и отца и сына, а придет время — сможем держать в руках и правительство Соединенных Штатов... Марс и Нептун. Я хочу, чтобы вы осознали это и поняли, что ничего не можете с нами поделать...» Видно, он испытал большое удовлетворение, бросив мне в лицо эти слова. Мне, беспомощному старику, сколотившему состояние на коррупции. Но когда они убили моего сына, я понял, что настало время найти человека, которому я мог бы рассказать правду. Я не знал, к кому обратиться, потому что кое о чем я
— Я не актер, мистер Ингерсол.
— Мы все актеры, Хоторн, потому что врываемся в чужие жизни и исчезаем из них ради самосохранения, самовозвеличивания или просто ради того, чтобы оставить в них след.
— О ком вы говорите?
— Мы все актеры... А теперь вернемся к нашему устному соглашению...
— Какому соглашению?
— Я готов предоставить вам определенную информацию при условии, что мое имя никогда не всплывет в связи с ней. Я буду вашим «неизвестным источником», и о нашей встрече никто не должен знать.
— Это не в моей компетенции.
— Тогда после похорон я вернусь в Коста-дель-Солъ, и, если там снова появится ван Ностранд, последнее, что я совершу в своей жизни, так это достану из кармана небольшой револьвер, выстрелю ему в голову и вручу себя на милость испанского правосудия.
— Ван Ностранд больше нигде не появится. Он мертв. Старик внимательно посмотрел на Тайрела:
— Но ведь не было никаких сообщений о его смерти...
— Вы один из немногих, кто знает об этом. Его смерть была сохранена в тайне.
— С какой целью?
— Сбить с толку врага — это уже не так плохо.
— Врага? Значит, вы знаете о существовании организации?
— Знаем.
— Они все были завербованы, точно так же, как мой сын. Угрозы, шантаж и гарантированное уничтожение в случае отказа кандидата. Но и гарантированное вознаграждение в случае согласия.
— Мы обнаружили нескольких членов организации, во всяком случае, мы так считаем... Но они все мертвы. Других членов организации мы не знаем. Вы можете помочь нам?
— Мне кажется, вы имеете в виду — помочь лично вам.
— Мои друзья были убиты, а один из них может на всю жизнь остаться калекой. Вот так обстоят дела.
— Мне понятен ваш ответ... Они называются «Скорпионы», разбиты на номера от первого до двадцать пятого, но первые пять считаются главными, поскольку передают остальным приказы от... ну, скажем, совета директоров.
— Что за совет директоров?
— Они известны как «Покровители».
— Кто они такие?
— Так мы можем все-таки заключить соглашение? С вами?
— Как вы можете просить меня молчать об этом? Вы просто не представляете себе, как все далеко зашло!
— Но я знаю, что должен защитить внука. У Тодда впереди вся жизнь, и я не могу допустить, чтобы он был опозорен как отпрыск продажных отца и деда.
— Вы понимаете, что я могу солгать вам?
— Вы подумаете об этом, но я верю, что не солжете, тем более если дадите слово. Тут я могу рискнуть... Даете слово?
Тайрел сделал несколько резких шагов вправо от Ингерсола, бросил взгляд на бледную луну, затем вернулся на место и посмотрел в печальные, но спокойные глаза старика.