Иллюзии «Скорпионов»

Ладлэм Роберт

— Для меня большое удовольствие видеть вас обоих, — произнес он, здороваясь за руку с Бажарат и Николо. — Президент уже спускается, но надеюсь, вы понимаете, графиня, что это будет очень короткая встреча.

— Большего мы и не просим, синьор, только фотографию для моего брата барона ди Равелло.

— Президент хочет, чтобы вы знали — и он, возможно, сам скажет вам об этом, — что краткость этой аудиенции вызвана важными государственными делами, но, между нами, дело еще в том, что на этой неделе собралась вся его большая семья, включая двенадцать внуков, и у первой леди свои семейные

планы.

— Какая заботливая мать и бабушка, не так ли? У нас, итальянцев, обычно бывают большие семьи, и нас не пугают связанные с этим трудности.

— Очень любезно с вашей стороны, графиня. Садитесь, пожалуйста.

— Какое величественное место, Данте Паоло, не правда ли?

— Не понимаю, — отозвался Николо на итальянском. Бажарат повторила свою фразу по-итальянски.

— О да, конечно.

— Здесь сосредоточена власть над вселенной... Нам оказана большая честь!

— Не знаю, как насчет вселенной, графиня, но наверняка над большей частью мира... Не хотите ли присесть, господа сенаторы?

— Спасибо, Фред, — откликнулся один из сенаторов, — но ведь у нас мало времени, не так ли?

— Молодой человек?.. Господин барон?..

— Мой племянник слишком нервничает, чтобы сидеть, синьор.

Внезапно из коридора, ведущего в Овальный кабинет, послышался голос, и вошедший человек остановился перед сенаторами.

— Ну, если еще хоть один ребенок пнет меня в живот, или схватит за лицо, или начнет бороться со мной, я издам закон, ограничивающий рождаемость.

Президент США Дональд Бартлетт поздоровался за руку с сенаторами и прошел в кабинет. Ему было к семидесяти, среднего роста, прямые седые волосы, привлекательное, но покрытое морщинами лицо состарившегося актера, держащегося на энтузиазме прошедших лет. И вместе с тем искусный политик, способный в нужной ситуации продемонстрировать и силу и чувство юмора.

— Графиня Кабрини и ее племянник, барон... барон, господин президент, — объявил глава администрации.

— О, прошу извинить меня! — искренне воскликнул Бартлетт. — Мне казалось, что я пришел даже рано...

Примите мои извинения, графиня, — добавил президент по-итальянски.

— Вы говорите по-итальянски, господин президент? — спросила удивленная Бажарат, вставая с кресла.

— Не очень хорошо, — ответил президент, пожимая ей руку. — Прошу вас, садитесь. — Бажарат опустилась в кресло. — Был вынужден немного выучить итальянский во время войны. Тогда, во время нашей высадки в Италии, я был интендантом, и должен сказать вам, что многие ваши знатные семьи оказали нам большую помощь. Вы знаете, те, кто не очень любил Муссолини.

— Дуче — свинья!

— Мне часто приходилось это слышать, графиня. Еще до нашей высадки мы летали по ночам над территорией Италии и сбрасывали на парашютах провиант и боеприпасы на тот случай, если продвижение нашего десанта на север будет остановлено. Мы называли эти места пунктами снабжения. Я говорил сенатору, что, по-моему, встречался с вашим братом в Равелло.

— Думаю, что это был наш отец, господин президент. Благородный человек, который терпеть не мог фашистов.

— Возможно, вы и правы. Я уже так постарел, что десятилетия кажутся мне годами! Конечно,

это был ваш отец. Вы в то время были еще ребенком, если вообще родились.

— Во многих смыслах я до сих пор еще ребенок, сэр. Ребенок, который многое помнит.

— Да?

— Это неважно. Разрешите представить вам моего племянника, младшего барона ди Равелло. — Бажарат снова встала, а президент повернулся и пожал руку Николо, застывшему в благоговейном трепете. — Мой брат, собирающийся вложить крупные средства в американскую промышленность, просил всего об одной фотографии его сына рядом с вами.

— Это не проблема, графиня. Однако, по-моему, этот юноша больше похож на принимающего игрока из команды «Вашингтон Редскинз», чем на барона... Эй, ребята, может быть, мне стать на ящик, чтобы казаться с ним одного роста?

— Я все предусмотрел, господин президент, — сказал фотограф. — Предлагаю вам обоим сесть в кресла возле стола и пожать друг другу руки.

Пока фотограф и глава администрации готовили съемку, Бажарат сунула свою маленькую вечернюю сумочку между подушками кресла, а когда засверкала фотовспышка, она еще дальше засунула сумочку, так что теперь ее совсем не было видно.

— Это чудесно. Господин президент, мой брат будет чрезвычайно рад и благодарен вам!

— А я буду чрезвычайно благодарен барону, если он осуществит один-два промышленных проекта в нашей стране.

— Можете не сомневаться, сэр. Почему бы вам не обсудить с нашими друзьями сенаторами детали проектов? Я им рассказала о намерениях моего брата и уверена, что они не разочаруют вас, господин президент.

— Это я и собирался сделать, графиня, — с улыбкой сказал Бартлетт. Он и Николо поднялись с кресел. — По крайней мере, можно будет выпить чего-нибудь прохладительного и провести несколько минут в спокойной обстановке, подальше от безобразников, ожидающих меня наверху.

— Вы просто шутите, синьор! — рассмеялась Бажарат, пожимая протянутую президентом руку. — Я знаю, что вы очень любите свою семью.

— Конечно, люблю. Передайте мои наилучшие пожелания вашему брату.

— Мне надо торопиться! — воскликнула Бажарат, посмотрев на свои украшенные бриллиантами часики. — Обязательно надо через полчаса позвонить брату по нашему специальному телефону.

— Мой автомобиль отвезет вас назад в отель, — сказал Несбит.

— А я провожу вас до выхода, — добавил сопровождавший их сюда мужчина. — Я уже дал распоряжение, чтобы автомобиль сенатора подъехал туда.

— Мы и так отняли у вас много времени, господин президент, да и барон очень расстроится, если я не позвоню ему.

— Специальные частоты, определенное время, специальные телефоны и даже спутники, — вздохнул президент. — Наверное, я так и не привыкну ко всей этой электронике.

— Но вы сражались с фашистами, лейтенант Бартлетт! Вы спасли человечество, что может быть грандиознее?

— Знаете, графиня, я слышал от своего окружения много хорошего и плохого, но ваши слова самые лучшие, когда-либо звучавшие в мой адрес.

— Подумайте об этом, господин президент. На этой планете всегда должна побеждать человечность, иначе ничего... Пойдем, Паоло, не надо забывать о твоем отце.