Иллюзия любви. Ледяное сердце
Шрифт:
— Так мужики все такие, что ж ты хотела, чтоб он по воздуху летал? — возразила Надежда. — Вон, Сёмке всего двадцать, а тоже ботинки по прихожей расшвыряет — и на камбуз, хорошо, если руки удосужится помыть.
— Ты божий дар-то с яичницей не путай! Сын — это своё, кровное, даже если и дерьмо выросло. Куда ж ты его денешь? А этого я почему терпеть должна? — возмутилась Инуся. — Ладно, если бы такое безобразие было изредка, а то каждый день. Хорошо пристроился: наестся до отвала, ни тарелки в раковину не поставит, ни табуретки за собой не
— Может, правда, уставал очень?
— От чего? От того, что бумажки с места на место перекладывал? Я понимаю, если бы он мешки грузил, а то кофе с клиентами с утра до вечера пить — работа! Подумайте, какой адский труд, с ног валит! Ты понимаешь, может, я бы всё это спустила на тормозах — мужик же, чего с него взять? Но ведь мало того, что он приходит хмурнее тучи, так ещё с претензиями. Чего ни попросишь — ничего делать не хочет, живёт, как в общежитии, на всём готовом, а сам палец о палец не ударит. А чего зря горбатиться, не его же квартира!
— Ин, погоди, не кипятись. — Надежда коснулась руки подруги. — Ну не бывает же так, чтобы всю жизнь одни цветы и конфеты? Когда встречаешься — это одно, а когда вместе живёшь — совсем другое. Может, надо быть потерпимее?
— И ты туда же! Если он такой, пока ещё не женился, дальше-то что будет?! Нет, правильно мама говорит, хорошие кобели ещё щенками разобраны. Всё, что осталось после двадцати пяти, — сплошной брак, а раз так, нечего и ковыряться в отбросах.
— Ин, тебе ведь уже сорок.
— Ну и что? — удивилась Инна. — Из-за того, что мне сорок, я должна поставить на себе крест и возблагодарить Создателя, что он мне послал такое счастье, как Витька? Неужели ты думаешь, что я стану обслуживать это ничтожество до конца своих дней, лишь бы в паспорте стоял штамп, а на руке блестело колечко? Да провались оно, это колечко! — Инка посмотрела на безымянный палец правой руки. — Я никому в прислуги не нанималась. Сорок… Ну и что, что сорок? Сколько мне осталось — всё моё, пусть никого это не касается. Ты-то ещё не передумала замуж идти?
— Пока нет, — улыбнулась Надежда.
— Думай поскорее, а то потом поздно будет. Все они одним миром мазаны. — Инка открыла кастрюльку, поднесла её к лицу и с удовольствием втянула аппетитный запах. — Знаешь что, подружка, доставай-ка ты рюмки, а то такая закуска пропадает!
— А ты потом не будешь жалеть о том, что сделала? — Надежда поднялась с табуретки, открыла кухонный шкафчик и внимательно посмотрела на Инусю.
— Жалеть? Вот ещё глупости! — Инкино личико просияло. — Ты же знаешь, я вообще никогда и ни о чём не жалею, потому что это бесполезно. Жалей не жалей, того, что было, не вернёшь, а того, что будет, всё равно не узнаешь.
— Слышь, Семёныч, в Москве, говорят, какой-то дефолт. — Толик покрутил ручку радиоприёмника,
— И знать не хочу, — поморщился Тополь. — Охота тебе всякую ересь слушать? Я тебя прошу, будь человеком, выключи ты эту шипящую бандуру, дай хоть недельку пожить без цивилизации. Кругом такая красотища — глаз не оторвать, а ты упёрся в свой ящик.
— Нельзя же совсем как дикари ничего не знать, — возразил Толик. — А вдруг там какая-нибудь революция или ещё что?
— Конечно, а как же иначе? — иронично усмехнулся Тополь. — Приедешь ты, Толь, в Москву, а там снова царская династия правит, а заместо наших рублей — керенки. У тебя случайно под матрасом заначки нет?
— Как же, килограмма три, и всё в валюте. — Потеряв надежду разобрать хоть что-нибудь, Толя с силой затряс радиоприёмником, но шипение лишь усилилось. — Не пойму, то ли он сам по себе ни шиша здесь не ловит, то ли нарочно глушат.
— Может, хватит, а?! — Недовольно сдвинув брови, Тополь воткнул в землю около погасшего кострища маленький топорик.
— Чего ты лаешься-то? — Толик щёлкнул регулятором громкости, и внезапно на поляне стало тихо.
— А то, что сейчас ребята из деревни вернутся, а у нас ещё конь не валялся. Лучше бы вместо этой хрени, — он кивнул на «Селгу», — взял бы топор да вбил поглубже колья, самому же палатка ночью на голову рухнет.
— Чего орать-то? — Толик неохотно поднялся. — Две минуты твои колья вбить.
— Вот и вбей! — Тополь коснулся мыском кроссовки ручки топора. — Хоть чем-нибудь займись, а то целыми днями сидит, ручку крутит. Между прочим, мы с тобой ещё обещали лапника нарубить. Сегодня ночью от земли холодом тянуло.
— Странный ты человек, Сёмка. — Толик подошёл к палатке, встал на колени и, повернув топор лезвием вверх, принялся укреплять первый кол. — Как можно не интересоваться тем, что в мире происходит?
— Я могу пожить одну неделю в своё удовольствие? — Тополь взял палку и принялся сгребать остывшие угли. — Мне в Москве все эти «Новости» надоели — во как! — Он провёл ребром ладони по горлу. — И вот переливают из пустого в порожнее: заседали, постановили, первое чтение, второе… Кстати, чего-то наших давно нет, вроде, и деревня недалеко.
— Пока — туда, пока — оттуда, пока найдут, у кого взять…
— Как бы они там чего лишнего не взяли, а то у деревенских быстро: дрын из забора выдернут… — Семён вытянул шею и прислушался. — Нет, показалось. Сколько их уже нет, часа два?
— Может, и больше. — Толик поднялся на ноги и принялся отряхивать джинсы. — Во сколько мы макароны варили, в три?
— Наверное.
— Потом ребята минут сорок кастрюлю песком оттирали, а потом они и пошли. Ну да, часа в четыре, может, чуть попозже. А сейчас уже сколько?