Иллюзия любви. Сломанные крылья
Шрифт:
— Ещё никто и никогда не жаловался на мои мужские данные! — глаза Тополя полыхнули яростью.
— По всей видимости, у твоих бывших жён никогда не было ни одного стоящего мужчины, и им просто не с чем сравнивать.
— Тебе доставляет удовольствие смешивать меня с грязью?! — кулаки Тополя сжались. — Мало того, что ты сделала из меня дойную корову, ты ещё и оскорбляешь моё мужское достоинство! Я не позволю вытирать об меня ноги! Двадцать дней ты держала меня за дурачка, хватит! Достаточно! Будь так любезна, распакуй чемоданы и верни мне всё, что ты у меня украла, или я сделаю
— А не пошёл бы ты на фиг? — безмятежно произнесла Загорская, и на её лице появилась довольная улыбка. — Ты думаешь, я терпела тебя три недели кряду задаром? Всё, что лежит в моём чемодане, выстрадано мной и заработано. Если ты только посмеешь прикоснуться к моим вещам, я вызову милицию и обвиню тебя в воровстве.
— Позвольте-позвольте! — Тополь выставил вперёд руку и криво усмехнулся. — У меня сохранились все товарные и кассовые чеки на каждый из купленных предметов.
— Чихать мне на твои чеки, — спокойно отозвалась Лидия. — Если уж дело действительно дойдёт до милиции, с меня станется сказать, что ты украл мои побрякушки вместе с чеками.
— Да что же это такое?! — искренне возмутился Тополь. — То, что происходит, иначе как вымогательством и назвать-то нельзя!
— Называй как хочешь, только исчезни с глаз моих долой, — Загорская подняла свою маленькую ручку и сделала прощальный жест.
— Бог тебя ещё накажет! — Тополь смерил Лидию ненавидящим взглядом.
— Это ещё когда будет, — беспечно махнула она рукой. — А за тебя он уже принялся.
Стиснув зубы, Тополь рванулся к выходу и, громыхнув дверью так, что со стен посыпалась штукатурка, исчез. Загорская постояла несколько секунд молча, прислушиваясь к быстро удаляющимся шагам своего несостоявшегося супруга, потом сняла телефонную трубку, набрала номер такси и с чистой душой приготовилась расстаться с некоторой суммой, которая сегодня чуть не стоила ей свободы.
Август только начинался, и, заливая землю горячим жидким золотом, в бездонной сини глубокого чистого неба ещё сияло ослепительное изжелта-белое солнце, но на берёзах, словно предвещая скорый приход осени, уже появлялись первые жёлтые листья. Через окно купейного вагона Тополь смотрел на сменявшие друг друга пейзажи, похожие один на другой как две капли воды, и внутри у него всё сильнее и сильнее нарастала волна тупого раздражения.
Ко всем этим цветочкам-василёчкам он был равнодушен с самого детства и никогда не мог понять людей, умильно сюсюкающих по поводу какой-нибудь рябинки или осинки под окном. Вообще, в искренность подобных высказываний Тополь не верил абсолютно. Сегодня деревенский поэт будет воспевать белую берёзку с корявой корой чуть ли не как символ Родины, а завтра, нисколько не смущаясь, закажет себе на зиму две телеги таких берёзок, и ничто в его поэтической душе даже не дрогнет. Тогда к чему всё это притворство?
— Ты чего загрустил? — Александр осторожно поднёс к губам стакан с горячим чаем и сделал маленький глоток.
— Ты представляешь, если бы я на ней женился? — оторвавшись от созерцания надоевшего ландшафта, глубоко вздохнул Тополь. — Я как подумаю, что могло бы произойти, если бы
— А что, была такая мысль?
— Нет, ну, я же хотел, чтобы у нас с Лидией было всё как у людей, по-человечески, — развёл руками Тополь. — Ты можешь мне не верить, но я в неё влюбился, как мальчишка. Эта зараза в шляпе потихоньку тянула из меня деньги, а я млел от её слов и принимал всё за чистую монету! И какой же я мужественный, и какой нежный, и благородный, — тьфу! — со злобой плюнул он.
— А я тебя предупреждал, — негромко напомнил Черемисин. — Только ты никогда меня не слушаешь, а потом локти кусаешь.
— Теперь кусай — не кусай, — с досадой вздохнул Тополь. — Что толку-то? Уму непостижимо, первый раз в жизни я расставался с деньгами, как с фантиками! Если бы ты только знал, сколько я угрохал на эту стервозину! Дёрнуло же меня с собой столько взять! Обидно до невозможности, я же полгода откладывал на отпуск, веришь? — Представив опустевшую пластмассовую коробочку, спрятанную от посторонних глаз на бельевой полке шкафа, Тополь аж зажмурил глаза.
Сказав, что он поистратился до последней копейки, Леонид слегка покривил душой. Дома, в Москве, на сберегательной книжке у него деньги имелись, но снимать их со счёта и за просто так терять проценты было жалко. Взять в долг у Черемисина казалось гораздо проще и удобнее, тем более что Сашка никогда ни о чём не спрашивал и никогда не торопил с отдачей.
— Сань, я могу сколько-нибудь перехватить у тебя до зарплаты? — осторожно прозондировал почву Тополь.
— Какие вопросы, Лёнь! — тут же откликнулся Черемисин. — Только у меня с собой осталось всего ничего, а вот как приедем в Москву, — пожалуйста, бери, сколько тебе нужно.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Тополь и тут же перевёл разговор на другое. — Нет, пора со всей этой курортной историей завязывать. К чёрту эту Загорскую, пусть трясёт своими окороками перед кем-нибудь другим. Мне ещё повезло, что я от неё так быстро отделался, — с уверенностью проговорил он, напрочь забывая, что инициатива разорвать отношения принадлежала Лидии. — Надо же, любви захотелось! Да кто бы подсчитал, во что эта иллюзия обходится мужчинам! Как вспомню её телячьи глаза, так мороз по коже. Нет, хватит забивать голову глупостями, отдохнул — и ладно, пора делами заняться.
— И чем же ты планируешь заняться? — Черемисин развернул фольгу с бутербродами и пододвинул её на центр стола. — Ешь.
— Да что мне, заняться нечем? — стараясь не пролить чай, Леонид взял самый большой бутерброд. — Если эта старая корова, Лидия, не оценила своего счастья, оценит другая. За месяц Настя по-любому должна была поумнеть и сообразить, что к чему. Разлука, она, знаешь, даже самых строптивых к ногтю прижимает, — глубокомысленно изрёк он. — Сейчас я вернусь, она будет готова мне кофе в постель подавать, лишь бы не быть одной. Вот тут-то я и займусь её перевоспитанием. Пока она ещё маленькая и глупенькая, из неё, как из пластилина, можно лепить всё что угодно, было бы желание.