Иллюзия отражения

Катериничев Петр Владимирович

За столом воцарилось молчание. Оно тянулось, как сладкая тягучая патока, делая наступающий день липким и рождая в сердцах наших неуверенность и тоску. Я это видел по лицам моих – друзей? коллег? товарищей по несчастью? Или – по душевной усталости и смуте, по странной жизненной несвязухе, так потрепавшей каждого из нас и стянувшей вдруг в пирующей, сияющей, самодовольной и самодостаточной Саратоне в единую связку над пропастью чьего-то небытия...

– Кажется, я не упустил ничего, – нарушил молчание Ален Данглар.

– Упустили, барон, – отозвался

я. – Вы забыли себя.

– Себя?

– Кто вы, барон Ален Данглар? Почему вы живете здесь одиноким львом, где ваши близкие, где ваши друзья, где ваш прайд? Отчего каждый день вы упражняетесь в стрельбе, уже семь лет, словно где-то осталась неотмщенной позорная пощечина, и вы вгоняете пулю в пулю, каждый день желая удовлетвориться местью и – не получая этого удовлетворения! Отчего вы живете отшельником, кто и когда бросил и предал вас, где ваш дом, барон Данглар?!

Лицо Алена Данглара закаменело, с полминуты он сидел неподвижно, потом произнес очень тихо, чеканя каждое слово:

– Кто дал вам право говорить со мною в таком тоне, господин Дронов?

– Кто дал вам право говорить так с каждым из нас, господин Данглар?

Барон растянул губы в улыбке:

– Долг службы.

– Вы его выполнили на сегодняшний день?

– Может быть.

– А мне кажется – нет. Я заявлял вам о том, что Алина Арбаева принимала перед прыжком в бездну неизвестные наркотики. Возможно, при «несчастном случае» с Сен-Клером сработала та же схема: странное снадобье, телефонный звонок, установка на самоубийство – самоубийство. Вы не думали об этом, господин Данглар?

– Думал. Но легче мне не стало. В вещах, оставленных Сен-Клером на берегу, не было мобильного и ничего хоть как-то напоминающего таблетки, контейнер или коробочку для их хранения. Возможно, Эдгар Сен-Клер носил «колеса» россыпью в кармане шорт? Кто поймет душу финансиста? Мои эксперты работают над этим. Но могло случиться и так: господин Вернер зарыл искомое на пляже или выбросил в море... И еще. Любой из вас четверых мог просчитать и осуществить озвученную вами, господин Дронов, схему. Или осознанно, переполненный недовольством жизнью, презрением к богатству, бог весть чем еще... Или выполняя волю стоящих за вами людей или организаций. Или выполняя все ту же волю, но втемную.

– Любой из нас четверых?

– Да.

– Тогда уж, барон, любой из нас пятерых.

– Догадки, домыслы, версии... И все-таки я провел с вами сегодняшнее утро не зря... Уж очень противно было видеть, как вы тут устроились: четверо эдаких белых и пушистых кроликов, которых бросает в дрожь при слове «когти»... Но это так, лирика. Сдается мне, четверо из нас строят версии происшедшего, пятый же – знает о происшедшем все. Или – почти все.

Глава 22

Лицо Данглара осветила внезапно совершенно мальчишеская улыбка.

– Пожалуй, я сказал все, что хотел сказать всем вам. Прошу извинить, если что-то было упомянуто всуе, что-то прозвучало неловко или двусмысленно. Эмоции, знаете ли.

Впрочем, пищу для размышления вы получили. А теперь от дружеской беседы перейдем, так сказать, к суровой действительности. У меня, естественно, заготовлены ордера на обыск в ваших апартаментах, мои сотрудники, как вы заметили, уже закончили. По изложенным выше соображениям я принужден с каждого взять подписку о невыезде: проформа, конечно, но если кто-то из вас попытается каким-либо образом покинуть остров, он нарушит закон. Lady’s first. Прошу, госпожа Кински. И пройдемте в хозяйственный трейлер – мне нужно сказать каждому по паре слов.

Пока Бетти отсутствовала, мы втроем курили и молчали. О чем было говорить? Наша молчаливая солидарность на протяжении почти полугода – «а об водке – ни полслова» – позволила нам – Вернеру, Гонзалесу, мне и Бетти Кински – жить в покое на этом удаленном от мира острове, размышлять о вечном и надеяться: после того как покинет нас душевная усталость и недоверие к миру, каждый из нас обретет ту жизнь, какой достоин... Вот только в этой жизни нет ничего насовсем.

Бетти вышла из фургона, лицо ее было непроницаемым.

– Господин префект просит тебя, – бросила она Гонзалесу, налила себе в чашку коньяку, выпила двумя глотками, передернула плечиками, окинула нас с Вернером взглядом, посмотрела на океан, произнесла: – Как жаль, что так кончаются все сказки.

Появился Гонзалес, кивнул Вернеру:

– На ковер.

Ну вот, меня, как всегда, крайним. Подождем. Тем более все мы понимаем, что происходит. Если словами поэта: «А Вещий Олег свою линию гнул, да так, что никто и не пикнул...» И проводил в жизнь барон простую формулу, древнее которой только снег: «Divide et impera». «Разделяй и властвуй». Ален Данглар пытался сконструировать из нас четверых гремучую смесь на отдельно взятом участочке побережья, окруженном вагончиками. «Пилите и подозревайте!» – «Кого?» – «Всех».

Когда я оказался в трейлере, то был готов к беседе. По крайней мере, мне так казалось.

– Вы понимаете, господин Дронов, что подозрения с вас не сняты, – размеренно начал Данглар. – Тем не менее я полагаю вас человеком наименее способным к акциям устранения.

– Каждый человек способен на многое, но не каждый знает, на что он способен.

– Изящный афоризм. Кто-то из мыслителей?

– Нет. Это из комедии.

– Надо же. Вы, русские, даже шутите глубокомысленно.

– Жизнь научила.

– И тем не менее. Все говорит за то, что раньше вы работали в русской разведке. Полагаю, для этой организации не существует правил или запретных приемов. Ваши... бывшие шефы могли вас просто использовать. Если вам есть что добавить, то я вас слушаю.

– Добавить мне нечего.

– Жаль. Мне казалось, вы понятливый человек.

– Понятливый. Как вы сами заметили, интеллектуал.

– Тогда вы не должны заблуждаться. Если вы что-то скрыли от меня, вам грозит весьма длительный срок тюремного заключения. Лет около двадцати, я полагаю. И это в лучшем случае.