Иллюзия отражения

Катериничев Петр Владимирович

Гретта им не поверила. Она продолжала работать и... начала принимать наркотики. Сначала таблетки, потом... Я, восхищенный ею и, что греха таить, слишком занятый на работе, заметил это не сразу... А когда заметил – было поздно. А в один из вечеров, когда я вернулся с работы, моя Гретта спала... Но ей не суждено было проснуться. Слишком большая доза. И приняла ее она, я полагаю, намеренно.

Ей претил этот мир. Мне казалось, что ей достаточно того мира, который она создает сама. И – моей любви, моей преданности, моего восхищения. Я ошибся. Каждому художнику необходимо, чтобы его восхищение выдуманным миром разделили

окружающие. Но – самое грустное в нашем времени то, что людям порой нет дела ни до кого. Даже до самих себя.

Ты спросишь, зачем я тебе рассказываю все это?.. Просто у Сен-Клера взгляд был такой же, там, на катере, как у Гретты... Он был слишком разочарован этим миром, чтобы его простить. Он ушел. Вернер перевел дыхание, закурил. – Знаешь, почему я тебе рассказал все это? Чтобы ты понял: я не убивал Сен-Клера. – Вернер тряхнул головой, поморщился. – Нет, я не то сказал. И не так. Все, что я тебе рассказал, – чистая правда, и рассказал я тебе это затем, чтобы меня хоть кто-то выслушал до конца. Психоаналитики скучают и выдумывают диагнозы во время наших излияний. Я к ним не хожу. Немцы... Немцы способны выслушать, но в глазах любого из них я увижу жалость и вопрос: чем конкретно вам помочь? А кто может мне помочь, кроме моря, солнца и звезд?..

Ты русский. Ты способен слушать сочувствуя, жалея без жалостивости, сострадая без высокомерия. Я сказал тебе все. И теперь, наверное, смогу уснуть. Вот только... Я боюсь порой своих снов.

– Снов не боятся только те, кто считает, что окружающей реальностью исчерпывается весь наш мир.

– Ты понимаешь? А намибийская пустыня? А полотна Гретты? А звезды?..

– Тебе нужно смирить воображение, Фредди.

– И ты знаешь, как это сделать?

– Выбери себе жизнь и – живи.

Глава 29

Я остался один. Жара за окном спала, наступило теплое предвечерие. В это время Саратона просыпается. Отдыхающие плещутся в нагретой солнцем воде бассейнов или в океане, обедают в прохладе кондиционированных ресторанов или в зеленых кабинетах открытых веранд, отовсюду слышится живая музыка, а через час-другой зажгутся фонари вдоль набережной, заработают ночные бары, дискотеки, рестораны, казино, и курортное побережье заживет обычной своей жизнью – весельем нескончаемой праздности, богатства и равенства. От остального мира Саратона отличается тем, что здесь нет бедных, больных и убогих. Раньше вся работа Алена Данглара заключалась в том, чтобы проникнувшие на остров какими-то неправдами тревожные люди не смогли задержаться здесь более суток.

Тревожные люди... Вернер, безусловно, из таких. Он пережил несколько потрясений кряду: сначала разочаровался в идеалах юности, потом – потерял товарищей во время операции в намибийской пустыне и сам чудом спасся, потом – пытался просуществовать в этом равнодушном мире на самой его окраине, среди таких же разочарованных, день за днем превращающих свое тело в пустую мерную оболочку, с душами ранимыми, но словно укрытыми серой поволокой информационного смога...

В этом мире Вернеру было тускло, и он очаровался вымышленным миром Гретты. Вот только сама девушка устала от сжигающей ее страсти творчества и высокомерного ожидания славы, от непризнания того, что она считала истинной своей жизнью.

Вернер. Его можно исключить из

числа подозреваемых? С большой вероятностью. В том состоянии, в котором он находится теперь, человек не способен ни планировать, ни осуществлять многоходовые операции. А то, что мы столкнулись именно с такой, у меня сомнений не осталось.

Диего Гонзалес. Вернее... Дон Диего Карлос Антонио де Аликанте. Потомственный испанский гранд. Что ему было делать в солдатах? К его годам и при его отваге он должен бы сейчас быть, как минимум, полковником с колодками наград от подбородка до портупеи. Испания не вела войн? И – что? Разведка тем и отличается от армии, что война для нее – всегда. И у любой страны есть и будут интересы. А могут быть у дона Диего свои интересы? О да. Как у каждого человека. Особенно если этот человек на острове – старожил.

Элизабет Кински. Обаятельная девушка тридцати с небольшим. Прекрасно образованна. Как выяснилось, владеет специфическими «умениями и навыками». Несчастлива в личной жизни. Потеряла профессию и положение в обществе. Рядом мы живем пятый месяц, а мужчину она приглашала к себе только однажды. В свободное время подолгу отсутствует. Где бывала – никто не спрашивал. Чем занималась – тоже. Из своего прошлого упоминала лишь то, что была сестрой милосердия, закончила медицинский факультет в Сорбонне, стажировалась в специальных клиниках в Швейцарии и Новой Зеландии. Доктор Кински...

Доктор чего? Психологии? Психопатологии? Психиатрии? Что там упомянул Данглар? Совместные проекты МИ-6 и ЦРУ, в какие попыталась влезть Моссад? Очень интересно. А если учесть, что ум женщины куда более изощрен, чем мужской, когда дело касается смерти...

Барон Ален Данглар. Человек, совершающий охранные функции на Саратоне и неподотчетный ни одному правительству. За ним – теневые правители западного мира. По большому счету, не только западного. Вот только... Если есть одна наднациональная система управления, всегда будет создана противоположная или противостоящая ей: как природа не терпит пустоты, так и общество. Мировая исламистская организация? Может быть. Ну а все вышеупомянутые люди, включая и меня, грешного, могут осознанно или втемную, через национальные схемы разведок и агентств, быть вовлеченными в игру упомянутых мировых структур.

А что меня волнует во всем этом бедламе? Только одно: я не считаю людей ни мусором, ни средством достижения каких-либо целей. Каждый человек – носитель образа и подобия Божия, обладатель бессмертной души и свободной воли. И лишь бесовская гордыня заставляет его избирать путь смерти и ввергать в нее окружающих. Противно и гнусно, если молодых людей доводят до самоубийства. Те, что это делают, какими бы формальными лозунгами они ни прикрывались, как и террористы всех мастей, служат лишь своей гордыне. Их нужно остановить.

Тревожная мысль – «а что я могу сделать один», – хотя и апеллирует к разуму, разумной не является. Важнее другая: выбери себе жизнь и – живи.

Стук в дверь был жестким, но не нарочитым.

– Заходи, Диего.

– Не спишь?

– Уже нет. Кофе выпьешь?

– Вместе с тобой.

– Давай.

Заниматься с джезвой я поленился. Включил кофеварку:

– Ты ведь пьешь капучино?

– Естественно.

Диего помолчал, спросил:

– Что собираешься делать?

– Прокатиться по Саратоне.