Илья Головин
Шрифт:
Входит Залишаев.
Залишаев. Добрый вечер. Илья Петрович дома?
Головина(холодно). Ильи Петровича нет дома.
Залишаев. Досадно. Очень досадно…
Головина. Ильи Петровича нет дома.
Залишаев. Я вижу, Алевтина Ивановна, что вы Удивлены моим визитом. Я понимаю вас, за восемь месяцев утекло немало
Головина. За последнее время мы с Ильей Петровичем привыкли ничему не удивляться.
Залишаев. Да-а-а… Такова жизнь… Но поверьте, Алевтина Ивановна, моя кажущаяся бестактность по отношению к вам продиктована самыми лучшими намерениями. Я не могу вам сейчас объяснить всю сложность ситуации, скажу только окно: надо переждать!
Головина. В каком смысле?
Залишаев(развязно). В самом прямом смысле, Алевтина Ивановна! Илья Петрович что-нибудь сейчас пишет, над чем-нибудь работает?
Головина. Не спрашивайте. Это ужасно. Он не находит себе места.
Залишаев. Очень хорошо.
Головина(удивленно). Что же тут хорошего?
Залишаев. Надо переждать. Я говорю вам это, как ваш искренний друг!
Головина. Друг? Ну, Игорь Минаевич.
Залишаев(улыбаясь). Я ваш друг, и вы будете тем более удивлены, узнав, что на съезде я буду выступать против Ильи Петровича!
Головина. Против Ильи Петровича? И вы пришли сюда для того, чтобы нам это сообщить?
Залишаев. Не волнуйтесь, не волнуйтесь, Алевтина Ивановна! Все дело в Мельникове. Он ведь теперь не только композитор, но и… один из наших руководителей. Я к нему третий день не могу попасть. Все дело в характере его доклада. В наших общих интересах ослабить его удар. Мое резкое самокритичное выступление в прениях и мои нападки на Илью Петровича, несомненно, заставит Мельникова в своем заключительном слове взять Головина под защиту. Я и пришел сюда, чтобы согласовать свое выступление с Ильей Петровичем.
Головина(сухо). Вряд ли Илья Петрович пойдет на это.
Залишаев. Ну, мы с ним поговорим… обсудим. Вы, кажется, отдыхали в Кисловодске? В ионном санатории?
В передней звонок.
Ну, вот и Илья Петрович!
Головина. Подождите, я открою сама.
Головина выходит в переднюю. В передней слышны голоса. Затем входят Мельников и растерянная Головина.
Залишаев(поднимаясь навстречу Мельникову).
Мельников. Здравствуйте. Вы меня простите, что я без предупреждения. Мне передавали, что Илья Петрович несколько раз звонил мне в Союз и домой. И все не заставал меня.
Головина. Да, звонил, звонил.
Мельников. Мы готовимся и съезду. Много работы… я подумал, что, может быть, у Ильи Петровича что-нибудь срочное, и потому заехал к вам сам.
Головина. Ильи Петровича нет дома.
Мельников. Как жаль!
Головина. Он должен скоро вернуться. Он вышел погулять. Прошу вас, подождите его. Садитесь, пожалуйста. Мы были на вашей премьере — нам понравилось. Я сейчас угощу вас кофе.
Залишаев. Покорнейше благодарю.
Мельников. Не беспокойтесь, пожалуйста.
Головина. Нет, я угощу вас кофе. (Уходит.)
Залишаев(Мельникову). Приятная неожиданность. Я тоже все эти дни тщетно пытался с вами связаться. Вы мне очень нужны. Я хотел поговорить с вами по личному делу.
Мельников. Слушаю вас…
Залишаев. Вернее, это дело наше общее, но тем не менее в настоящий момент… Оно касается непосредственно меня…
Мельников. Слушаю вас.
Залишаев. Насколько мне известно, вы собираетесь завтра выступать на съезде.
Мельников(сдержанно). Допустим.
Залишаев. Вот я как раз в связи с вашим выступлением.
Мельников. Я вас не совсем понимаю.
Залишаев. Дело в том, что… Мне передавали, что моя фамилия намечена вами к упоминанию с той оценкой, какую вы намереваетесь дать известной группе творческих работников в области критики и музыковедения… Словом, вы понимаете, о чем я говорю.
Мельников. Догадываюсь.
Залишаев. Это было бы крайне нежелательно. К тому же, если это так, то это явное недоразумение.
Мельников. В чем оно выражается?
Залишаев. Как в чем? В том, что я… лично я… ничего общего с этой группой не имею. Я не отрицаю, что мною за последние годы был допущен ряд грубейших ошибок. Я опубликовал несколько статей, в которых выдвинул, как это теперь выяснилось, целый ряд порочных положений, дал чисто субъективную эстетско-снобистскую оценку творчества некоторых композиторов. Я об этом сам буду говорить в своем выступлении, которое я приготовил. Но эти мои ошибки были ошибками сугубо творческого, теоретического порядка. Моя точка зрения на советскую музыку, на советское искусство была, есть и останется нашей точкой зрения на советское искусство!