Имаджика. Примирение
Шрифт:
— Как странно, что ты вернулась, — сказала она.
Со времени последнего разговора с Целестиной Юдит довелось услышать много необычных собеседников, но до сих пор она не переставала удивляться тому, как женщина эта говорила двумя голосами одновременно: один голос струился из-под другого, словно та часть ее, что испытала прикосновение Божества, так и не смогла ужиться с земной природой.
— Почему странно?
— Я думала, что ты останешься с Богинями.
— Мной владело искушение остаться, — сказала Юдит.
— Но в конце концов тебе пришлось вернуться. Ради него.
— Я сыграла роль вестника —
— Я не о Миляге говорю…
— Теперь понимаю.
— Я говорю о…
— Я знаю о ком.
— Ты что, не можешь вынести, когда его имя произносят вслух?
До этого момента Целестина смотрела на пламя свечи, но теперь она подняла взгляд на Юдит.
— А что ты будешь делать, когда он умрет? — спросила она. — Ведь он умрет, ты понимаешь это? Он должен умереть. Миляга, конечно, захочет проявить великодушие, как все победители, и простить преступления своего брата. Но слишком многие потребуют его головы.
Раньше Юдит никогда не приходила в голову мысль о возможной смерти Сартори. Даже в Башне, зная, что Миляга погнался за ним наверх, чтобы положить конец его злодеяниям, она не верила, что он может умереть. Но в словах Целестины заключалась неоспоримая правда. Его головы потребуют и люди, и Боги. Даже если простит Миляга, не простит Джокалайлау, не простит и Незримый.
— Вы с ним очень похожи, — сказала Целестина. — Оба — копии с более совершенных оригиналов.
— Вы не знали Кезуар, — сказала Юдит. — Так что вы не можете утверждать, что она совершеннее.
— Копия всегда грубее. Такова их природа. Но по крайней мере инстинкт у тебя хороший. Вы действительно созданы друг для друга. Ведь ты сохнешь по нему, почему бы тебе не признаться в этом откровенно?
— А почему я должна изливать перед вами душу?
— А разве ты не за этим сюда пришла? Там тебя никто не смог утешить.
— А вы что, подслушивали у дверей?
— С тех пор как меня сюда привезли, я слышу все, что происходит в этом доме. А то, что я не слышала, я почувствовала. А то, что я не почувствовала, я предсказала.
— Например?
— Например то, что этот мальчик кончит тем, что совокупится с юной девственницей, которую ты привезла из Изорддеррекса.
— Для этого не нужно быть оракулом.
— А овиат — не жилец в этом мире.
— Овиат?
— Он называет себя Отдохни Немного. Тот самый, которого ты чуть не раздавила. Он недавно попросил Маэстро благословить его. Он убьет себя еще до наступления утра.
— Почему?
— Он знает, что когда Сартори погибнет, ему тоже настанет конец, сколько бы он ни клялся в своей верности победившей стороне. Он мыслит здраво и хочет уйти вовремя.
— Вы намекаете на то, что мне неплохо бы последовать его примеру?
— Не думаю, чтобы ты оказалась способной на самоубийство, — сказала Целестина.
— Вы правы. Мне есть ради чего жить.
— Материнство?
— И будущее. Этот город ожидают великие перемены. Я уже видела их в Изорддеррексе. Воды поднимутся…
— …и великие сестры будут расточать любовь с какого-нибудь пригорка.
— Почему бы и нет? Клем рассказал мне, что произошло, когда явилась Богиня. Вы были в экстазе, и не пытайтесь это отрицать.
— Возможно. Но неужели ты думаешь, что это может сделать
Вопрос бал задан для того, чтобы ужалить, но его откровенность позволила Юдит заново увидеть Целестину. Почему она так настаивает на том, что между ними нет никакой связи, кроме принадлежности к женскому полу? Именно потому, что такая связь существует и кроется она в самой сердцевине их вражды. Теперь, когда презрение Целестины освободило Юдит от необходимости почитать ее, ей было нетрудно заметить, в чем пересекались их истории. С самого начала Целестина заклеймила Юдит как женщину, от которой воняет соитием. Почему? Да потому, что от нее исходил тот же запах. А постоянные упоминания о беременности Юдит — разве они не вызваны той же причиной? Целестина ведь также выносила ребенка для той же династии Богов и полубогов. Она также была использована и так никогда и не смогла с этим примириться. Выражая неприязнь к Юдит — оскверненной женщине, которая упорно не желает каяться в своей сексуальности, в своей плодовитости, — она тем самым обвиняла в чем-то сходном саму себя.
Что это был за грех? Угадать было не так-то трудно. Целестина задала откровенный вопрос. Теперь настала очередь Юдит.
— А что, это действительно было изнасилование?
Целестина одарила ее взглядом, исполненным испепеляющей злобы. Ответ, однако, прозвучал весьма умеренно.
— Боюсь, я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Ну, я не знаю, — ответила Юдит, — как бы мне выразиться попонятнее? — Она выдержала паузу. — Скажем, так: действительно ли отец Сартори взял вас против вашего желания.
Целестина изобразила презрение, а вслед за ним — оскорбленную невинность.
— Ну конечно же, — сказала она. — Неужели я могла сама попросить о таком?
— Но вы ведь знали, куда направляетесь, верно? Насколько я понимаю, вначале Дауд одурманил вас, но не могли же вы оставаться в коме во время всего путешествия через Доминионы? Вы же знали, что нечто необычайное ожидает вас в конце.
— Я не…
— …не помните? Ну как же! Конечно помните! Помните каждую милю. И мне трудно поверить, что все эти недели Дауд держал язык за зубами. Он сводничал для Бога и гордился этим. Разве не так? — Целестина ничего не ответила. Она лишь с вызовом смотрела на Юдит, ожидая продолжения. Юдит не заставила себя долго ждать. — Стало быть, он сказал вам, что ждет вас впереди, верно? Он сказал, что вы идете в Святой Город и увидите там Самого Незримого. И не просто увидите, но узнаете, что такое любовь Бога. И вы были польщены.
— Все было не так.
— А как же тогда? Может быть, Его ангелы держали вас, пока Он делал свое дело? Очень сомневаюсь. Вы лежали на спине и позволяли Ему делать все, что он пожелает, потому что это должно было сделать вас невестой Бога и матерью Христа…
— Прекрати!
— Если я ошибаюсь, расскажите мне, как все было на самом деле. Расскажите мне, как вы кричали, вырывались и пытались выцарапать Ему глаза.
Целестина продолжала смотреть на нее, но ничего не ответила.
— Поэтому-то вы и презираете меня, не так ли? — продолжала Юдит. — Поэтому я — женщина, от которой воняет соитием. Еще бы, ведь я трахнулась с сыном Бога, который трахнул тебя, а ты не очень любишь, когда тебе об этом напоминают.