Имаго
Шрифт:
– Вообще-то так… Но Юса получила это право… ну да, не спорю, нас не спрашивая, но мы дали им это право молчаливо!.. Они получили это право, а мы? Мы его вырываем из горла!
– Если у них есть это право, – рассудил Лютовой, – то и у нас оно должно быть. Ведь у всех равные права, верно? Ведь вы же дерь… тьфу, демократ?
Майданов снова сдвинул плечами. Я сказал размеренно:
– Племена и народы развивались в отрыве одно от другого, но разве эта дикость должна продолжаться и дальше? Нет стран, народов, племен – есть только люди. Повторяю, мы вправе вмешиваться в жизнь любой страны, любого народа, любого режима. Еще раз повторяю!..
Лютовой кивнул с удовлетворением:
– Да,
Я продолжил:
– Конечно же, с нынешней психологией нечего и думать перейти в следующую стадию общества. У нас психика древних египтян и римлян, а она уже исчерпала себя. Мы достигли потолка. Последние всплески человеческого духа породили христианство и ислам, но они были порождены этими греко-римлянами и потому насквозь пропитаны их духом. Достаточно только посмотреть, как в храмах кланяются раскрашенным доскам, приносят жертвы… где голубей, где богам воскуряют благовония… и увидим, что мы все еще целиком в том мире. Разве что сообщения отправляем не с почтовыми голубями, а по Интернету.
– Ого, – сказал Лютовой. – Это уж больно круто!
– Разве?
– Ну да. Для вас даже язычество и христианство – едино?
– Да.
– Вот я и говорю – круто.
Я вздохнул.
– Осенью мне пришлось участвовать в поисках останков разбившегося самолета… Вернее, собирали комочки плоти, что остались от пассажиров. Но что можно собрать, если от самого самолета, от обшивки уцелели фрагменты не больше зажигалки?.. Мы в течение месяца обшаривали всю тайгу. Трудились сотни высокооплачиваемых специалистов, правительство оставило все дела и ежедневно справлялось о ходе работ. Нам в помощь были брошены десятки самолетов, вертолетов, привезли самую дорогостоящую аппаратуру, что только существует… И что же? Да, нашли несколько обломков костей, не крупнее зубочисток. Наши профессора в полевых условиях делали анализы ДНК, а что не удавалось, в особых контейнерах отправляли в столицу… Не буду утомлять длинным перечислением этих нелепостей…
Майданов негодующе вскинулся:
– Нелепостей? Да как вы… Это же…
– Простите, – оборвал я, – сейчас закончу. На это были затрачены сотни миллионов долларов. После чего останки были захоронены на кладбище… О том кладбище, занимающем достаточно ценные и плодородные земли, – особый разговор, сейчас же скажу, что это все пережиток того пещерного времени, пещерного представления о загробной жизни дикаря, что уходит в леса Счастливой Охоты. Эти могилки были у древних славян, у христиан, у советских граждан, и вот сейчас у нас, именуемых странным именем россиян. И что? Разве что на могилах сперва были руны, потом кресты, затем звездочки, а сейчас хрен знает что… Но в каком пещерном веке мы все еще живем? Какие шаманские пляски исполняем?
Майданов поморщился, но смолчал. Лютовой тоже поморщился, для него история предков, их жизнь, быт – святы. Шершень посмотрел на их одинаковые лица, засмеялся, Бабурин с готовностью загоготал.
– Мы же люди Интернета! – сказал я с болью. – Мы в веке компов, фотоаппаратов, телефильмов!.. Все эти кладбища должны быть… они уже есть у нас дома! Какое основное назначение кладбищ? Основное и единственное? П а м я т ь. Мы хотим оставить себе что-то, что напоминало бы об ушедших. Но сейчас для этого есть фотографии, кинопленка, все это хранится на хардах, на лазерных дисках. Даже в недавнем прошлом веке как человек мог оставить себе память об умершем деде? Только высечь из камня его лицо или фигурку да установить на могиле!.. Но ведь сейчас на лазерном диске можно хранить все его цветные фото, можно
Я умолк, потому что на меня все смотрели с ужасом и отвращением. Нет, молчали, но я ощутил тяжелую гнетущую и даже враждебную атмосферу.
Меня трясло, как медведь грушу, когда возвращался в свою квартиру. Голова гудела. Впервые я вынес свои идеи на всеобщий… хотя бы в рамках соседской тусовки, суд. Шершень не зря спросил, на кого эта безумная идея рассчитана. С дураками она не пройдет, точно. И с упрощенными, а их с каждым днем все больше.
Похоже, я с треском провалился. Даже такая простая и понятная идея с кладбищами, а ведь это пустячок! Всего лишь крохотная черточка из жизни нового мира…
Для умного не секрет, что общество стараются упростить. И людей упростить как можно больше. Сделать их предсказуемыми, что нашло отражение в речах политических деятелей. Когда какое-нибудь надутое ничтожество, важно раздувая щеки, вещает в микрофон, что вот то-то и то-то делать низзя, ибо могут быть непредсказуемые последствия, то тем самым оно громко кричит, что вот я – дурак, идиот, полный и абсолютный тупица! Нормальный человек должен предвидеть последствия, а вот я, депутат, член правительства – не могу по своему абсолютнейшему убожеству!
Предсказуемые люди – это люди с упрощенными алгоритмиками. И чем человечек проще, примитивнее, тем легче его предсказать, легче им управлять, тем лучше и удобнее он для общества. Но мне такой человечек, как нож в горло. Он не принимает идей, он принимает только кнут и вожжи. Ну, еще и пряник, ессно. Вся моя надежда на инноваторов и первопринимателей. Увы, число инноваторов за последние пять лет с трех процентов упало до одного. Некоторые данные показывают даже ноль и девять. Первопринимателей снизилось с тринадцати процентов до семи…
Ладно, примем данные как есть, посмотрим:
Инноваторы – их около процента.
Первоприниматели – их семь с небольшим хвостиком. Это уважаемые местные жители, на которых равняются, с которыми советуются. Все двенадцать апостолов Христа были из стаза первопринимателей.
Раннее большинство – их тридцать два процента, они долго взвешивают, прежде чем принять решение.
Позднее большинство – сорок девять, этим надо определенное давление окружающих, чтобы присоединились к новому.
Увальни – одиннадцать процентов тех, кто подозрительно относится ко всему новому, принимают последними, когда остаются белыми воронами.
Первые категории – высокий уровень образования, социального статуса, мобильности, они способны оперировать абстрактными сущностями…
В комнату донесся голос отца:
– Бравлин, я тут супчик сварил!.. Тебе налить? Или попозже?
– Попозже, – крикнул я. – Попозже!
– Ну, как знаешь…
Со стороны кухни успокоительно звякают тарелки, послышался плеск воды. Я стиснул виски ладонями, зажимая мыслишку, чтобы, зараза, не ускользнула. Итак, я сейчас вломился в очень трудную и опасную фазу. Мне позарез нужно успеть распространить свое учение на первопринимателей. Стоит им принять мою идею – лед тронется! Когда идеи охватывают определенный уровень аудитории, их уже не остановить. Как сказал великий Ленин: идеи становятся силой, когда овладевают массами. Ах да, это я уже говорил… Каждая последующая группка – мостик для следующих, задающий им менее рискованную модель поведения.