Imago
Шрифт:
— А теперь посмотрим, какая ты на самом деле, — он скалит зубы и подмигивает Харли, как раз перед тем, как на глаза падает плотная пелена тьмы и покоя.
***
Теперь она может видеть его настоящего. Джокер не больше и не меньше, чем божество. От него тянет болью и кровью, и этот запах Харли теперь может учуять за милю. Облако меди и ярости окружает его и возвышает над остальным миром.
— Добро пожаловать, тыковка, — он отвязывает кожаные ремни, намертво пристегнувшие ее к каталке. Ремни в крови, а под
Что такое боль? Ничто, рядом с ее мистером Джеем.
Он помогает ей подняться, и она кривится, пытаясь вспомнить, как сюда попала. Кажется… Но в голове слишком мало мыслей, и те спутанные. Они что-то бормочут о пистолетах и погоне.
И о том, что теперь они вместе. Наконец.
— Мой пирожочек, — выплывает из клубка воспоминаний одно. Он ее самый сладкий пирожочек, и это прозвище его не раздражает.
— Да, тыковка, — его рука замыкается на запястье Харли и тащит за собой.
— Видишь? — он подтаскивает ее к самому парапету, под которым пустота и чаны с кислотой, источающие чудесный запах яда. — Вот оно. Да-да-да, оно самое. Ты же хочешь быть со мной всегда?
— Конечно, — Харли согласна на все. Этот жуткий пейзаж, состоящий из ржавых останков и бурлящих озер токсинов, возбуждает ее. Он так подходит Джокеру, именно таким и должен быть его личный мирок. Старый как само время. И вгрызающийся в него, пожирая.
— И ты на все готова? Даже умереть?
Почему-то даже смерть кажется полным пустяком. Особенно сейчас, когда Харли помнит поцелуй Джокера. Это та вещь, за которую ничего не жалко.
— Да, — серьезно кивает она, а пальцы судорожно дергаются. Как будто ей очень нужно до него дотронуться. Хотя это все электрошок. Из-за него во рту полно соли от прокушенной губы. И язык как немой. — Да! — повторяет она, на всякий случай, вдруг он не услышал.
— Агррх, — для Джокера это все скучно. — Нет, все не так, не так, не так… Ты так легко соглашаешься, будто у тебя мозгов больше не осталось, — он хмурится, как будто ему не нравится такой ответ. — Подумай хорошенько. Ты согласна жить ради меня? Только. Ради. Меня.
В этом нет ничего ужасного. Жить ради своего божества?
Харли кивает, а затем отступает назад, оказываясь на самом краешке, уже чувствуя под пятками пустоту. Она балансирует на самой грани, ожидая его решения. Она с легкостью сделает все, что он прикажет. Но Джокер ждет.
Он смотрит на нее, а в глазах пляшет темнота напополам с зеленцой, той самой, что кипит сейчас внизу, расползаясь ядовитым дымом в чане.
Она должна решить все сама.
Хотя Харли уже все решила.
Она откидывается назад, напрягая тело, и в ушах гудит воздух, а затем ее облепливает яд, заливаясь в уши, ноздри и рот. Она тонет в нем, опускаясь на дно чана, и в голове бьется только
Джокер приходит за нею. Он падает следом, и первое, что чувствует Харли, переродившись, это его поцелуй. Он отдает ей свой воздух, перегоняя из своего горла в ее, заполненное странной кислотой. Он сжимает ее с такой силой, словно собрался раздавить в своих руках.
Жидкость стекает с его белого лица, белого как лист бумаги и такого же чистого от прочих эмоций. Теперь остаются только он и она.
Неудивительно, что она отвечает на его жадные поцелуи. Харли слышит его сердце, ровное и мерное, оно бьется спокойно, напоминая колыбельную.
Которую поют тем куколкам, что смогли переродиться в хищных бабочек.
========== Первый вдох ==========
Комментарий к Первый вдох
Внезапно немножко кинковатого и бессюжетного секса. Sorry-not-sorry
— Харли-Харли-Харли… — шепчет Джокер, будто не может насытиться ее именем. Таким новым и прекрасным. — Харли… — он стирает с ее лица налипшие комья кислоты, и под пленкой обнаруживается новая кожа. Такая же белая, как и у него. Идеально чистое полотно, на котором он нарисует что-то шедевральное.
Его пальцы проходятся по ее губам, снимая остатки старой помады. Малиновая краска размазывается под его прикосновениями, превращая лицо Харли в смеющуюся маску.
— Проснись, — он отдает ей остатки своего дыхания, заставляя очнуться. — Очнись, детка, — она такая хрупкая и ломкая в его руках.
Остатки одежды тают, отдавая краску кислоте, и кажется, будто они плавают в облаке багрового, что стекает с его рубашки, и синего.
Идеальные цвета для нее, нужно будет запомнить, — отмечает Джокер, когда она приходит в себя, вздохнув.
Харли открывает глаза, и он видит в них то самое, что всегда искал — абсолют безумия, чистейшее помешательство. И искреннюю радость. Она улыбается, потому что он прыгнул следом за нею.
— Ты пришел за мной, — она возвращает ему поцелуй. Впивается в губы еще сильнее, так, что не оторвать. Ее рот в кислоте, и она жжется на языке, такая же ядовитая, как и новая Харли.
Но Джокеру хочется больше. Укусить. Расцарапать и разодрать. Лишить ее жалких остатков блузки, задрать юбку и оттрахать. Потому что она прекрасна.
— Я всегда приду за тобой, тыковка, — он щелкает ее по носу, заставляя поморщиться. — Потому что меня ничто не остановит.
Харли взвизгивает и обхватывает его руками за шею. Их обоих снова тащит на дно чана, но в этот раз она крепко держится за него, не отодрать. И выплывать не очень-то собирается.
Наверное, собралась стать еще безумнее, — хочется усмехнуться Джокеру. Эта взбалмошная девчонка сейчас сдохнет, ее кожа станет тонкой как бумага, а сердце сожмется и лопнет внутри грудины красной вишней, но она продолжает плавать в чане с химикатами как в бассейне.