Имена мертвых
Шрифт:
— Не, не, я так…
— Это гонщик. — Невозмутимый маленький атлет изучал Перси, словно повар — курицу на разделочной доске. — Из «феррари». Я его запомнил. И он меня — тоже.
— Я? нет, я не гонщик, — отрекся Перси. — Я… чернокнижник.
— Демонов вызываешь? — поинтересовался атлет.
— Вот мы и пришли, — Теперь Перси опознал и первого, он тогда пересел спереди назад; приятель крепыша взял Перси за плечо. — Веди нас к своему господину и повелителю.
— Мужики, мы в расчете. Проиграли, бабки выложили. Я четвертной
— Господь с тобой, какие деньги?.. Мы за своим добром. Вперед, чернокнижник.
— Повеселились, — мрачно молвила Рамбур. — Вон Перси легавые ведут. Сейчас всех шмонать будут.
На первый взгляд, двое, под конвоем которых брел унылый Перси, действительно напоминали сотрудников инспекции по делам молодежи — любят они рядиться под опекаемых. Но на второй взгляд Вальдо понял, что…
— Это не легавые. Марти, там твой родич с другом.
Марсель обернулась — и ахнула. Клейн и Аник! здесь?! откуда?!
— Мартина, привет! — Аник взмахнул рукой снизу вверх, и Марсель поклялась бы, что с его пальцев брызнули и растаяли бледные сиреневые искры.
И жест!
Как в фильме, в том — «Море цвета крови».
Какого-то дельца, не угодившего Марвину, привезли в песчаный карьер, выволокли из машины. Идет дождь, темно. Делец оправдывается, умоляет. В стороне стоит высокий тонкий парень в шляпе и пальто с поднятым воротником, курит. Лица почти не видно. Марвин делает знак, парень быстро подходит — и взмах. Такой же взмах и синий блеск ножа, и еще раз. Свет фар на миг выхватывает лицо убийцы.
— Кто это? — шепнула Рамбур Вальдо.
— Садовник.
— Да, Садовник. — Аник снял узкие черные очки; он был уже так близко, что услышал. — Что тебе сделать — клумбу подстричь или газончик разровнять? — И все двусмысленно, с какими-то опасными движениями кистью.
Марсель не знала, что сказать, зато Вальдо знал.
— Какие проблемы, парень? Мы как бы не в долгах.
— Разговор есть. К ней, — кивком указал Садовник на застывшую Мартину.
— А если она не захочет? — выдвинулся Тьен.
— Тебя кто-нибудь спрашивал? — Аник повел глазами.
— Она пришла сюда со мной!
— Это не значит, что уйдет с тобой. Куда ей с тобой идти-то? к папе-маме на квартиру? они еще не разрешат…
— Ты в «Арсенале» дико выглядишь. — Вальдо решил проехаться по возрасту и внешности Садовника. — Ты ошибся дверью; тебе надо в клуб «Ностальгия», танцевать фокстрот.
Рамбур хихикнула; Садовник тряхнул плечами, чуть ссутулился и развел руки, оттопырив указательные пальцы и мизинцы.
— Ну, парень, ты меня уел! Ал, слышь? меня обидели! Тут старичков обижают! щас я буду выеживаться как муха на стекле…
— Аник! — Кадр из фильма намекал Марсель, что оттопырками и вызывающими позами он не ограничится. За ним же девятнадцать… — Аник, пойдем. Ты скажешь мне, что хочешь, — Взяв Садовника за рукав «косухи», Марсель повлекла его в сторону.
— Что вы к ней примотались? — Возмущаясь, Тьен
— Уймись. — Спокойный крепыш стоял твердо, и напор Тьена прекратился. — Никто приматываться и не начал. И не дай бог.
— Тут пацифик-зона, мужик, не надирайся, — напомнил Вальдо.
— А на шоссе ты был вояка. — Коренастый плавно перевел на него железный взгляд. — Слова всякие говорил. В пацифик-зоне, значит, вы после шалостей от нехороших встреч отсиживаетесь.
— Ты кто Садовнику-то будешь? — ушел Вальдо от обидных обвинений.
— Друг сердечный.
— М-м-м, понятно — семья.
— Думаешь, ты такой, что с тобой и толковать нельзя? — Тьен, хоть и стоял, не нажимая на дружка Садовника, но его мало-помалу разбирало. — А то пойдем, поговорим.
Расстегнув карман, крепыш неспешно опустил туда руку; компания немного отступила от него, и Тьен напрягся — но тот извлек солидный гвоздь и взял его большими и указательными пальцами, чуть сдвинув места хватки от шляпки и острия.
Все безмолвно наблюдали, как гвоздь изгибается в кольцо. Кисти коренастого играли костяшками, под кожей червями шевелились жилы. Завязав гвоздь узлом, он протянул его Тьену:
— На.
— Это что, намек?
— Нет, пригласительный билет. Когда развяжешь — приходи, говорить будем. А до того — о чем мне с тобой беседовать? Ну разве о машинах — так у тебя драндулет. И вообще — ведите себя легче, господа молокососы.
Перси, взяв у Тьена гвоздь, тщетно старался что-нибудь с ним сделать.
— Аник, зачем вы сюда пришли?
— Хотите, Марсель, — не обратив на ее вопрос внимания, сказал Аник, — я угадаю, какая ваша любимая сказка?
— При чем здесь это?!.
— Сказка о Золушке. Когда часы пробили полночь, ее карета превратилась в тыкву, кони — в крыс, а бальное платье — в дырявые лохмотья. Как думаете — полюбил бы ее принц, если бы превращение произошло ПРИ НЁМ?
— Я… не понимаю!
— Это сказка о факторе времени, Марсель. Вы забываете смотреть на часы, — Аник, пользуясь сумерками дискотеки, вглядывался в еле видимое свечение тела девушки. Плохо. Пламя заряда начало стягиваться к чакрам срединной оси, руки до локтей и ноги ниже коленей подернулись тьмой. Критическая централизация, как шеф и предсказывал.
— Сейчас тридцать две минуты одиннадцатого. В вашем распоряжении чуть меньше двухсот минут, но переход из принцессы в Золушку начнется раньше. Если сейчас самочувствие неважное, то дальше будет хуже. Мы ждем вас снаружи; машина Клейна — на стоянке.
Не ответив, Марсель стремительно развернулась и направилась к компании — впрочем, Аник не отстал.
«Забыть! об этом надо забыть! Вернуться в круг новых друзей, говорить, смеяться, радоваться — и не глядеть на часы! Если не видеть меняющихся черных цифр на серой матовой панельке — ничего не произойдет. Пусть этот вечер длится без конца!..»