Именем братвы. Происхождение гангстера от спортсмена, или 30 лет со смерти СССР
Шрифт:
Братва подняла знамя новой этики и эстетики. Если в основе воровской веры было слово, то в бандитской сути – сила. Действительно, трудно языку конкурировать с бицепсом, тем более если все стало дозволено.
Россия, прежде всего, дала текст. К слову у нас всегда относятся более настороженно, чем к делу. Воровской мир интуитивно принял эту традицию. В данном случае речь, конечно, не о жаргоне. Вор – это судья. Он не только применяет свое право к нарушителю устоев, но еще и объясняет, склоняет к раскаянию. А потом уже, на основании его вердикта, применяется насилие. Отсюда и язык правоприменения оттачивался десятилетиями. Законники бережно относились к языку, как сегодня, наверное, чтят литературный русский только на телеканале «Культура». Внимание к этому – удел специального филологического исследования, но для впечатления можно привести короткую фразу. «На Луне водки нет» – порой мог отмахнуться в разговоре истинный блатной. Вроде не поспоришь, но отдает чуть ли не митьками. Этимология же высказывания начинается с поэтического синонима глагола «расстрелять». На их сленге – это «отправить человека на Луну». А на Луне, как известно, постно.
В 80-х власть воров, как и власть истинных большевиков-ленинцев,
Мне было лет семь, я побежал в сквер, что до сих пор цветет на 15-й линии Васильевского. Там по воскресеньям на определенных скамейках сидели те, кто уже отсидел по малолетке. А рядом, как правило, был кто-то совсем взрослый. Лет тридцати, из блатных. Они держали кулек с дорогущими конфетами «Грильяж в шоколаде» и демонстративно раздавали их детворе. Гуляющие мамы с колясками это видели, но помалкивали. Так блатные рекламировали свой форс. Я знал, что эти конфеты стоят по 8 рублей за кило – сумма неподъемная для родителей, – и просить об этом я их не мог. Лишь иногда забегал в магазин «Белочка» и смотрел на груды шоколадных сокровищ.
Прибежав к скамейкам, я изо всех сил постарался показать, что я тоже крутой. Начал что-то лепетать, выпихивая невпопад изо рта сплошные ругательства. Тогда старший сказал: «Ну-ка, присядь. Тебя как звать? Почему ты так ругаешься? Ты что, у пивларька? Противно слушать».
Видеосъемки наружного наблюдения: съезд двух бригад, Петербург, 90-е
Я испугался.
– Ты все понял? – спросил он, отсыпал мне несколько конфет и напутствие: «Читай хорошие книжки, не ешь много сладкого – клыки крепче будут».
В нашем основном коде – русской литературе – злодеев как уголовников представлено ничтожно мало. У Пушкина в «Капитанской дочке» – Пугачев – про другое, про бунт. Его Дубровский – или благородный разбойник, или даже предтеча экспроприации. Похоже, на нужных нам типажей обращал внимание лишь Горький. Пусть он считается больше писателем советского слова, но жил среди них и создал тех до 1917-го. Поэтому блатных можно увидеть только у него. Это, прежде всего, Васька Пепел из «Дна», Гришка Челкаш – «вор, резкая, босяцкая фигура».
Что до культового Чичикова, то это как раз типаж нулевых – удобного, некровавого времени. Кстати, он носил фрак брусничного цвета и медвежью шинель. А похожих на братву в русской классике никогда и не было. Ведь и мира спорта тогда не существовало.
Их образы начинают созревать в советских детективах о работе УГРО: «Город на болоте, буржуев не жалей, во главе босоты всей Ленька Пантелеев».
«Сгинули как большевики»
Валерий КУРЧЕНКО, или Сухой
Я блатной, из воровской семьи, бродяга. Родился на Урале, в тяжелом краю. Мама и папа были партийные, фронтовики. Вкалывали. Верили. А воспитала улица. Уже в шестом классе я с пацанами залез на овощную базу, и там мы украли шесть царских берданок и мешок яблок. Хотя в детстве хотел быть хирургом. Лет с шестнадцати я пошел по блатной жизни абсолютно сознательно. Выбрал путь сам. На работу не выходил. Западло было. Первый раз сел в двадцать лет за карман.
Вообще, настоящие жулики в подавляющем большинстве были карманниками, домушниками. Это чистые статьи. Благородные. Карманники – элита.
На начало 60-х годов у воров были следующие заповеди: на власть не работать, жить без семьи, убивать жулик не имел права, только за оскорбление, и то ножом. Не красть у ближнего, то есть у своего, иначе ты крыса. Никогда не лгать своим. Не торговать наркотиками, не насильничать. С опером болтать, конечно, не стоит.
В лагере – не работать, контролировать картежные игры, с ларька в колонии собирать на БУР (барак усиленного режима), на крытую (самый строгий режим). Повязку не носить (повязки носили члены официальных секций в исправительно-трудовой колонии). Жулики все верующие. Нужно быть добрым, помогать людям. Накорми, обуй, а не кидай подаяние.
Нам за соблюдение «торы» положены были изоляторы, БУР на шесть месяцев. Но нарядчику платили деньги, и он лепил левые ведомости. Вот вроде и вышел поработать, а поиграл в картишки. Не работали. Раньше красных зон не было. Все черные. Если умный хозяин, то мужики план дают. Конечно, вор не имеет права давить на мужиков, но собеседование провести можно, мол, если будет план, то и водочки можно в зону загнать. Порой вкалывали те, кто проиграл в карты – фуфлыжники. Короче, как в песне из фильма «Путевка в жизнь»: «Мустафа дорогу строил, а жиган по ней ходил».
Наколки у блатных свои были – церкви, звезды от Бога. Общественная воровская жизнь проста – искать пути, где деньги лежат, помогать семьям арестантов, своей семье. В камеру заходишь – расстилают чистое полотенце – надо ноги вытереть, значит, домой пришел.
На сходняке – пятьдесят – сто человек. До конца и не знаешь, сколько в семье. Главу семьи выбирают на сходе. А ворами иногда сами себя объявляли – Джем так сам себя объявил. Хасан тогда согласился: «Пусть ворует».
Но, как правило, делают так называемый «подход» к ворам. Нужно, чтобы за тебя два-три вора поручились. В принципе, как при вступлении в партию большевиков-ленинцев. Иногда возникали непонятки. Вор не век живет. После смерти тех, кто поручался, могли начаться интриги – попробуй докажи. Надо было очевидцев собирать – что «подход» был, что тебя окрестили по правилам. Ритуал прост: сходняк, кто что знает за кандидата, вопросы ему, признать вором или отвод. После малявы (письма) идут в лагеря, города – оповещают все нужное общество, что появился новый вор. Теперь же сайт правительства есть, где все ключевые назначения вывешиваются – та же функция.
Есть
Слава Япончик до убийства и Хасан стали вместо них. Они тоже выстояли, плюс, конечно, в последние десятилетия финансовая мощь, связи на самом верху власти.
На похоронах у Японца я нес его фотографию перед гробом. Он выше для многих был, чем Крестный отец. Хасан тоже не дошел до сегодняшнего времени. Питерских не осталось. Был Берла, Илья, Ассириец – он еще голубятню держал.
Много кого еще было, но они не сумели перестроиться в 80-е – так и воровали по мелочи. Сгинули, как те старые большевики, бравшие Зимний.
После 91-го ни о каком приличном языке речи уже не было. Как с вентиляторного завода, разбросало мат-перемат, базар, то, что до революции называлось кабаком. И деловая Россия свалилась в блатную кашу как в мусорный бачок. И до сих пор, даже в хипстерской среде, даже с голубого экрана, слетают чисто лагерные слова: «беспредел», «косяк», «фуфло». Чуть ли не первыми, кто всенародно начал использовать словечко «беспредел», были лидеры нации.
«Косяк», заметим, это нашивка в виде треугольника на рукаве у осужденного, кто согласился вступить в секцию дисциплины и порядка. То есть согласился стучать на арестантов ради скорейшего освобождения. «Фуфло» – это поближе к гениталиям.
Символом же ушедшей поэзии является ныне незаметная большинству могила ленинградского вора в законе Берлы. Надгробие стоит на самом козырном месте Еврейского кладбища, за стеной Синагоги. Правда, там два надгробия. Первое – родителям в свое время полпреда Ильи Клебанова, а рядом ему. Две власти.
«Человек мудрый, скромный и правильный». Мне кажется, многие были бы не против такой эпитафии. Но даже если вы не знаете, кто такой Горовацкий, то прилагательное «правильный» должно что-то в вас задеть. Оно идейное. Это оставшийся подтекст.
Петербург, Еврейское кладбище, могила Берла
С этой эпитафией женится старая присказка «Коза ностра». Рассказывается она от лица мафиози: «Допустим, ко мне приходит маленький профессор. Он наставляет на меня большой пистолет и говорит: „Встань на колени и отдай мне свой кошелек“. Конечно, я встану на колени и отдам ему кошелек. Но после этого маленький профессор не станет мафиози, он станет дураком с большим пистолетом и моим кошельком и скоро умрет. Я никогда так не поступлю.
Если мне нужны будут деньги маленького профессора, я приду к нему с большой бутылкой хорошего вина и скажу: „Маленький профессор, я попал в очень сложную ситуацию, помоги мне – мне нужны твои деньги, а я хочу остаться твоим другом“. Я буду его убеждать и извиняться перед ним. Но если он не отдаст, то мне придется его убить из большого пистолета, который я с собой никогда не принесу.
Но в таком случае мы проиграли оба».
Стереотип поведения братвы полностью игнорировал этот изысканный стиль.
В феврале 1991 года коммерсант Мухин записал свой разговор с Константином Яковлевым, кто станет своего рода символом под прозвищем Могила.
Пленка сохранилась. Сегодня текст является документом времени. Его не надо редактировать.
«Если мало ли какой-то наезд будет или что, значит, зовут меня Костя, в городе зовут Могильщик. Значит, сразу скажи, ребята, вот у меня есть знакомый – занимается моим делом. Я его попросил, он мне помогает. Какие там ко мне претензии, вот, пожалуйста, с ним встретьтесь и разбирайтесь. Я не хочу в эту ситуацию, я рабочий человек, б…ь, у меня своя работа, разборки мне на х… не нужны, вот с ним и разбирайтесь. У него есть какие-то полномочия по отношению ко мне, и все. Спокойненько, без наездов, не посылай на хер никого. Скажи, ребята, если хотите, давайте стрелочку забьем. Ну, чтоб мы с тобой состыковались дня через два. Вот скажите, где вы будете через два дня, я передам человеку, он подъедет. Скажи, что вопрос будет решаться без мусоров, б…ь, это я отвечаю за это, на х… Скажи, подъедет правильный человек.
…
Если ты не уверен в себе, к Саше Малышеву не подъезжай, к Сереже Васильеву не подъезжай, с Букиным не разговаривай, и тогда будешь платить мне. Правильно? Ну и правильно, на х… надо, чтобы обо мне все знали? Обо мне знают те, кого я прикрываю. На х… надо, чтобы каждая проститутка обо мне знала. Деловые люди, с которыми я имею дела, меня знают. Друзья там мои. С Малышевым мы вместе выросли, Пашка Кудряшов, Кумарин, «Роза Ветров».
…
Под «крышу» нужно влезать к кому-нибудь. Понимаешь? Я весь удар беру на себя, понимаешь? Мне придется воевать. Просто воевать. То есть мне надо говорить так, б…ь. Вот я приеду на стрелку, скажу, вот коммерс мне отдал бабки, б…ь, как вы просили, но вы их х… получите. Все. Все претензии ко мне. Вот единственный выход. Согласен? Чтоб к тебе не было претензий. Мне надо, понимаешь, в конце концов, если так делать, мне надо тоже, б…ь, одному, на х…, тяжело будет выводить, я тебе сразу говорю. Значит, надо, это самое, на братву сразу деньги. Там «казанские», значит, я в Москву к Французу поеду. Тоже с голыми руками не приедешь. Если пообещал сколько-то, нужно будет выполнять это. Так можно ляпнуть все, что угодно. Сказать, что отдам, а с чего отдам. Нет, ты уж лучше, старик, подумай.
…
Вот здесь гостиница «Мир», Мопс, беспредельщик этот, там болтался. Восьмидесятые годы, вначале, там, оттуда все мы выросли. И Кумарин, и Пашка Кудряшов – все ведь мы вместе росли, можно сказать. Гена там болтался, через день, б…ь, шелабаны получал. Это очень важно. Ты не волнуйся.
…
Кумарин, б…ь, тоже, на х…, насобирал там разных, там рязанских, б…ь. Кто, на х…, не приедет, а ребята, б…ь, да вот, оставайтесь. Мы как раз, наоборот, всех выгоняем, из Ленинграда. Х… знает, во что превратили город. Бардак.