Именем Республики
Шрифт:
— Сядь, преподобный отец! Поговорить надо.
Не привык отец Илиодор подчиняться, но в голосе Степки чувствовалась настойчивость, и, кроме того, игумен узнал его и подумал, что, возможно, его послал кто-нибудь из духовенства села Успенского.
— Говори, раб божий! — Игумен оперся рукой на посох.
— Я Степан, церковный сторож из Успенского.
— Не знаю, — прервал его Илиодор. — Тот Степан, богом наказанный, не в полном уме.
— Отец Илиодор! Я же раны свои, увечье свое у вас в святом роднике вылечил.
—
— Да как же?
— Степан тронутый, а ты...
— Временами на меня бог просветление посылает.
— Ну, ладно, — нетерпеливо оборвал его игумен. — Чего тебе надо?
— Помнишь, чего тебе привез отец Павел?
— Не понимаю.
— Чаши золотые, дароносицы, кресты, оклады с икон. Пуда два добра.
— Отойди от меня, дьявол! — Игумен перекрестил перед собой воздух. — Сгинь!
— Не придурковывай, батюшка, — приблизился к нему Степка. — Давай по-хорошему. Отца Павла не выпустят, он покажет на тебя. А как найдут у тебя драгоценности? А? Хуже будет... Развяжись, отдай мне! Я поделюсь по-божески.
— Изыде от мене, сатана! — продолжая креститься, гневно произнес игумен.
Степка попробовал уговорить Илиодора, но тот не хотел и слушать, а только произносил молитвы и крестился и старался отойти поближе к монастырю. Подумав, что игумен хитрит, увлекая его к монастырю, а потом поднимет крик, Степка загородил ему дорогу и грубо потребовал:
— Скажешь или нет, где спрятано?
Глаза старца злобно блестели.
— Ну? — Степка занес над старцем кулак и, выждав секунду, опустил его.
Игумен беззвучно осел и свалился на землю.
Спустя некоторое время Степка встретился у Кривого озера с Судаковым.
— Сперва думал, укокошил старца. Нагнулся — вроде дыхает, — рассказывал он. — Завернул на голову рясу, сгреб, на горбу унес в каменоломню.
— Зачем? — спросил Брагин.
— Будем пытать, где золото спрятано. Он один знает.
— Не скажет.
— Попробуем. Я кулаком по темени поглажу, ты ножиком бок пощекочешь. — И Степка, приняв юродивое выражение лица, запел: — Спаси, господи, люди твоя и благослови достояние... — Не допев стих, он чихнул, отчаянно выругался и продолжал петь в нос, подражая отцу Павлу: — Да воскреснет бог и расточатся врази его...
— Замолчи! — прикрикнул Брагин. — Тошно! Прикидываешься святым, а сам человека пристукнул. Да еще духовного звания.
— Нет! — решительно возразил Степка. — Не пристукнул, а погладил, — и он засмеялся мелким прерывающимся смехом. — Пойдем, потолкуем со святым старцем. Пора ему отдышаться.
Знакомой тропкой Брагин и Степка быстро дошли до Кривого озера.
— Иди! — приказал Брагин, показывая на вход в каменоломню. — Осмотри хорошенько, нет ли засады.
Минут через двадцать Степка высунулся из лаза.
— Давай!
Добравшись до Гаврилова логова, они зажгли лучину и в мерцающем свете ее увидели Илиодора, неподвижно лежавшего
Степка с усмешкой сказал;
— Хлипкий старец-то. До сих пор в себя не пришел.
Брагин склонился к старцу, легонько дотронулся до подбородка.
— Здравия желаю, отец Илиодор! Вот мы и увиделись. Не думал, наверно?
Ответа не было.
— Молчишь? Нет, брат, давай говорить будем.
От сильного толчка старческая голова мотнулась, раскрылся рот.
— Степка! Он же мертвый!
Брагин тряс тело игумена, щупал пульс.
— Ах ты, черт! Перестарался. Не мог полегче ударить... У кого теперь мы разведаем, где успенские ценности спрятаны?!
Узнать об этом было не у кого. Только Илиодору было известно, где они. Игумен был недоверчив, надеялся долго жить и немало сокровищ спрятал тайно, без свидетелей.
— Так оставлять нельзя, — брезгливо глядя на труп, произнес Брагин. — Убери! Там завал есть.
Степка оттащил покойника в глубь штольни, втиснул в узкую щель, забросал камнями и землей, перекрестился:
— Упокой, господи, душу раба твоего Илиодора...
...Председатель кончил читать показания Брагина.
На площади стояла тишина.
— Брагин, подтверждаете вы свои показания?
— Да, подтверждаю.
— Подсудимый Кривов! Что вы можете сказать по поводу показаний Брагина?
— Не убивал я. Ударить, верно, ударил. Не до смерти. Отчего он умер — не знаю.
Народ слушал, затаив дыхание. Даже непоседливые мальчишки вели себя смирно.
Пантушка вспомнил поход в каменоломни и поимку Брагина-Судакова так живо, что ему стало страшно. Какие жестокие люди стояли на его пути! Но теперь суд им покажет!
Вдруг над площадью пронесся вздох сотен людей, будто порыв ветра прошумел в листве деревьев. Потом раздались крики:
— Гаврила! Гаврила!
Все смотрели на обросшего бородой мужика с полушубком под мышкой и с котомкой за спиной. Он торопливо пробирался к столу судей.
— Это он! — кричал Пантушка во все горло. — С Брагиным в каменоломне жил.
Крик Пантушки потонул в общем гуле.
Внезапно наступила тишина. Люди вытягивали шеи, чтобы увидеть, что происходит.
Гаврила, дойдя до судей, опустился на колени, поклонился до земли, поднялся на ноги.
— Пришел с повинной, — произнес он, — судите меня. Виноват в одном: убёг с войны.
Председатель суда ничего не понимал.
— Комендант, в чем дело? Кто такой?
Стародубцев, вытянув руки по швам, ответил:
— Местный житель Гаврила Павлович Мамочкин. Дезертир. Сам явился с повинной.
— Уберите его, не до него сейчас.
— Нет, постойте! — вмешался Гаврила. — Обо мне успеете решить, не убегу я больше. Хочу я сказать про этого человека, — он показал на Брагина. — Хотел я раньше с повинной явиться, да боялся его. А как узнал вчера о суде, осмелел.