Имидж старой девы
Шрифт:
– Нет, правильно говорил ее отец: ни слуха, ни голоса, тратить на нее время бессмысленно! – твердила мама, которая, как всегда, слышала только себя и заводилась от собственных эмоций еще сильнее.
«Так вот в чем дело! – смекнула я. – Вот в чем дело! Она все еще никак не может простить отца, который ее бросил. И пытается доказать, что он ошибался. Во всем: и насчет ее, и насчет меня. А насчет меня он, наверное, был прав…»
– Черт, ну почему мне осталась именно эта плакса! Не вой! – выкрикнула в ярости мама.
– Валентина! – резко обернулась к ней Элинор. – Замолчи! Замолчи сейчас же! Как ты смеешь…
Мама с ненавистью посмотрела
Так мне впервые был дан намек … Конечно, я ничего не поняла, потому что и в самом деле плакала, громко всхлипывая. Да, я была плакса. Ну и что? Мне так хотелось, чтобы меня жалели, любили, чтобы говорили, будто я самая хорошая! Но мама меня не больно-то любила, это я рано усвоила. Я была не такая . Я не была в этом виновата, но винила себя. И хотя Элинор пыталась меня успокоить и убедить, что все случается в свое время, я ей не очень-то верила.
Честно говоря, до сих пор не верю. Если бы я не взяла свою жизнь и жизнь сестрицы в свои руки, наверняка до сих пор пребывала бы в этом дурацком состоянии ожидания своего времени . А я начала подгонять наши жизни. И смерть близняшки…
Интересно, за что я ее так ненавижу? Почему страстно хочу избавиться от нее как можно скорей? Когда-то я так же страстно желала познакомиться с ней, узнать поближе, проникнуться ее жизнью, стать ей близкой, самой близкой на свете, сделаться с ней буквально одним существом! Ведь мы сестры, мы близнецы, мы родились практически одновременно, правда, она на двадцать минут раньше, но это не играет особой роли. Но потом я поняла, что нельзя бросить свою собственную жизнь под ноги другому человеку, даже своей близняшке. Я поняла, что снова должна стать собой. Но для этого надо отделаться от нее. Ведь она знает обо мне много, слишком много… все. Так же, как я о ней. Но вся разница в том, что она меня нисколько не боится. А вот я ее… боюсь! Очень! И больше всего потому, что не знаю, кого из нас двоих выберет Кирилл.
То есть в том-то и беда, что я знаю это слишком хорошо. Не меня! Не меня…
Перед ним многоцветная колибри и обыкновенная курица. И дело совершенно не во внешности, внешность тут вовсе ни при чем! Ладно, не курица, зря я, в самом деле, так себя унижаю. Не курица, а сизая голубка. Ну и кому она нужна, если рядом колибри?..
Оторвавшись от своих тягостных мыслей, кошу осторожным взглядом вниз и вижу, что Лизочкины глазки закрыты. Ну почему бы ребенку, который практически не спал ночью, не уснуть сейчас? Семь утра, пару-тройку-четверку часиков вполне можно придавить. Марине сегодня в универ к двенадцати, так что мы все втроем и выспаться успеем, и накормить Лизоньку перед маминым уходом.
Спи, крошка! Спи, Христа ради!
Разумеется, стоит только так подумать, как ее веки начинают дрожать. И я, опасаясь побеспокоить ее даже взглядом, опять уставилась в окно. Ох, насмотрелась я в него сегодня… Насмотрелась! Между прочим, тот компьютер опять проявлял свою индивидуальность. Опять на нем не было разноцветной заставки, опять беленькое окошечко мелькало на черном фоне в ритме танго, а потом засветился экран и по нему побежали строки. Быстро-быстро! Правда, сегодня я заметила еще красные вспышки, как будто некоторые части текста были выделены.
Дурь, конечно. Кому бы их выделять? Сам компьютер читает загруженные в него файлы и отмечает особо интересные места?
Господи, да ведь все просто! Предельно просто!
Кстати, компьютер уже не работает. Погоняв по экрану полосы и красные вспышки, он выключился еще в шесть утра – ровно за минуту до того, как в кабинете зажглись лампы и вошла уборщица.
Ох и уборка… помахала метелочкой по экранам, пошуровала шваброй по полу, вынесла мусорные корзинки – и все.
Уборщицей в этих кабинетах служит негритянка, между прочим. Французы на черную работу не идут. А зря, потому что эти «малые народы», с которыми тут носятся не знаю как, ужасно ленивы. Ну разве это уборка?! Чих-пых – и нет ее, вихрем пронеслась по двум соседним комнатам и исчезла из поля моего зрения. Не исключено, уже машет направо-налево на другом этаже.
О, а вот пришел и хозяин компьютера. Нет, в самом деле, сущий трудоголик. Рабочий день с восьми, а ему неймется! Или что-то не доделал вчера, решил сегодня потрудиться пораньше?
Он стоит боком, и мне отлично видно, что у него на затылке изрядная плешь. А еще мне видно, что он делает. Включил компьютер, вынул из процессора дискету – и снова выключил. Положил дискету в карман, посмотрел на часы – и резво выскочил из кабинета. Наверное, что-нибудь забыл.
Бывает с людьми всякое. Вот Лизонька сегодня явно забыла поспать!
Или… не забыла? Точно, угомонилась. Надо скорее воспользоваться моментом и вырубиться.
Так… положить, запеленать, укрыть, раздеться, упасть, замотаться в одеяло, как в кокон, быстро повздыхать о Кирилле… И уснуть!..
Я же говорю – жизнь поразительно однообразна.
Николай Хоботов, 28 сентября
200… года, Нижний Новгород
Хоботов выключил рацию и несколько мгновений сидел, тупо глядя перед собой.
– Чего? – на ходу подтолкнул его локтем водитель. – Колька, чего, а?
Хоботов вяло отмахнулся.
Первой мыслью его было, что у Малютина крыша поехала. Он уже совсем изготовился с насмешкой спросить, давно ли она в пути, как вдруг его словно за горло что-то схватило. И вовремя! Потому что в голове мелькнула догадка… такая, от которой он враз застыл, как лед, взмок, как вареный рак, осип, охрип, всякое соображение потерял. Еле хватило сил отовраться от Малютина и взять минутный тайм-аут. Но время идет, тикает, а он все сидит, как идиот, не в силах поверить, что мог так лажануться.