Император Александр I. Политика, дипломатия

Соловьев Сергей Михайлович

В союзном акте существовал еще параграф 13-й, обещавший введение конституции с земскими чинами. Меттерних счел нужным распространиться и насчет этого параграфа. По его мнению, выражение: конституция с земскими чинами — было употреблено в противоположность выражению: конституция представительная. Первая из этих правительственных форм была более сродна древним обычаям германским, более национальна, чем другая форма, пришедшая из-за границы, созданная революциями. Первая форма состоит в праве членов или депутатов существующих корпораций участвовать в законодательной деятельности; а в конституциях представительных лица, призванные к прямому участию в законодательстве и важнейших делах правительственных, не обязаны защищать исключительно интересы известных сословий или корпораций, но представляют целый народ. Конституция с земскими чинами, защищая все права и вольности, оставляет неприкосновенными существенные прерогативы государей. Но конституция представительная основана на ложном начале народного

полновластия: она постоянно стремится призрак мнимой национальной свободы, то есть общенародной воли, поставить на место общественного порядка и подчиненности и химеру общего равенства перед законом — на место различия состояний и прав, различия, установленного самим Богом.

Внушения Меттерниха производили тем большее впечатление, что министры, собравшиеся в Карлсбаде, не могли чувствовать себя очень спокойно и удобно. Ни один из них, не исключая и самого Меттерниха, не мог найти в своем департаменте или в своей стране человека, на убеждения которого можно было бы положиться и которому можно было бы доверить тайны совещаний, так что сами министры должны были исполнить должность секретарей, вести протоколы и переписку со своими дворами. Революционная партия в Германии, чувствуя, что ей готовится беда в Карлсбаде, действовала устрашением: министр герцога Нассауского получил эстафету от редактора Рейнского листка, который извещал, что отказывается от редакции журнала и просит для себя охраны, чтобы быть безопасну от страшных угроз, которые он слышит в собственном семействе и получает в анонимных письмах. Революционная партия грозила ему за то, что он аристократ, а между тем в Австрии его журнал был запрещен как слишком либеральный.

Все это помогло Меттерниху провести пять предложений, которыми ограничивалось полновластие отдельных держав союза и усиливалось значение сейма, ограничивалась свобода печати на пять лет, установлялся надзор над университетами, учреждалась в Майнце следственная комиссия с целью открытия демагогических заговоров. 20 сентября эти предложения были переданы Франкфуртскому сейму, и сейм утвердил их. В ноябре назначены были конференции в Вене для пересмотра и уяснения параграфов союзного акта. Некоторые германские правительства были недовольны карлсбадскими и франкфуртскими решениями и спешили заявить на деле свое несогласие с принципами, провозглашенными Меттернихом; но это не помешало реакции.

Государственные люди, сочувствовавшие движению, должны были поплатиться за его крайности, за то, что не умели и не могли направить дело, должны были отказаться от общественной деятельности и уступить место другим, которых убеждения или отсутствие убеждений приходились теперь ко времени. Профессора, пасторы, известные привычкою подмешивать политику в лекции и проповеди, были отставлены или отданы под строгий надзор; школы гимнастики были закрыты, потому что здесь был главный притон революционного духа; в приведенной выше книжке «Вопросов и ответов» говорилось: «В мирное время солдат не нужно; каждый смолоду должен упражняться в военном деле». Отсюда — особенное значение, какое получили в это время в Германии гимнастические школы. Схвачен был профессор Ян, пользовавшийся особенною популярностью между университетскою молодежью, один из передовых людей в патриотическом движении 1813 года; в Берлине, Бонне, Гессене захвачены были студенты, военные, горожане, известные крайностью своих мнений. Этими мерами прекращена была немецкая Фронда, движение школьной молодежи, разыгравшейся с 1813 года в политику и патриотизм.

Меттерних достигал своей цели. Немецкие правительства под влиянием страха прижимались друг к другу и готовы были слушаться опытного вождя, которого мудрая предусмотрительность была оправдана событиями; благодаря влиянию Меттерниха усилилось и влияние Австрии на дела Германского союза. Но кроме этого союза существовал еще другой союз, и что скажет главный член его, император Русский? Прежде его взгляд сильно разнился от взгляда австрийского канцлера; останется ли он и теперь при этом взгляде и своим могущественным влиянием остановит реакцию, которая пошла так успешно? Этот вопрос сильно беспокоил Меттерниха. Германские волнения, поступок Занда огорчали императора Александра более, чем кого-либо. Он надеялся, что революционное движение прекратится всеобщим миром и дарованием новых либеральных начал для народной жизни. Тяжело было обманываться в этой надежде; тяжело было привыкать к мысли, что направление, освященное его именем, начинает слыть несостоятельным; тяжко обмануться, еще более тяжко считаться обманувшимся — и высота положения усиливает эту тяжесть.

В июне 1819 года русские министры при германских дворах получили следующее наставление: «Если таковы результаты учений, преподаваемых в германских университетах; если осмеливаются употреблять во зло религию, благодетельницу человечества; если такова, наконец, цель, указываемая свободе: то не настоит ли нужда задушить зло при его рождении? Не надлежит ли общими мерами утвердить господство принципов, которых государи и народы не могут забывать безнаказанно? Во время своего пребывания в Веймаре император обратил внимание великого герцога на эти великие и спасительные истины. Продолжайте эти внушения, поддерживайте вашим кредитом

меры, которые Австрия предложит в этом отношении, сообща с другими нашими союзниками, но не берите на себя инициативы в вопросе, который относится преимущественно к германской конфедерации».

Эта сдержанность не могла нравиться Меттерниху. Ему нужно было, чтобы император Александр, считавшийся главною опорой либерального направления, объявил торжественно народам Европы, что он отступается от этого направления, одобряет меры, принимаемые германскими правительствами под руководством Австрии: тогда либеральное направление, лишенное покровительства могущественнейшего из государей, получило бы самый тяжелый удар. В Карлсбаде, когда приняты были меры, им предложенные, Меттерних в разговоре с одним из русских дипломатов выразил желание, чтобы император Александр высказал публично при первом удобном случае свое сочувствие принятым мерам: «Демагоги в Баварии и Бадене часто употребляли во зло августейшее имя императора, бесстыдно проповедуя, что конституция, дарованная им Польше, есть самая либеральная, какую только можно придумать. Я думаю, когда немцы узнают из газет, что император торжественно высказался о мудрости принятых теперь нами мер, то у революционеров отнимется предлог употреблять его имя для поддержания своего дела».

Но на это предложение не было обращено внимания; в начале октября императорские министры при германских дворах получили новое наставление: 1) удерживаться от всякого участия во внутренних делах Германии; 2) отзываться самым благосклонным, искренним и честным образом о тех внутренних делах, которые надеются уладить чрезвычайными мерами, и не отдавать предпочтения никакой системе; 3) что касается самих этих чрезвычайных мер и вопросов, с ними связанных, то не высказывать никакого мнения, пока не будут спрошены, и в последнем случае высказывать мнение, основанное на принципах права, достоинства государей и благосостояния народов. Истинное благосостояние народов истекает исключительно из нравственной силы правительств.

Немецкие министры, собравшиеся в конце 1819 года в Вене, были в отчаянии от этого поведения русского кабинета, тем более что последний высказывал явное неодобрение диктаторской власти, какою они хотели облечь сейм. Немецкие министры приписывали это не личному взгляду императора, но взгляду его министра Каподистриа, что видно из письма прусского канцлера Гарденберга лорду Касльри в декабре 1819 года: «Г. Каподистриа, которого софизмы мы все знаем и который наделал нам столько хлопот в Ахене, взял себе в голову, что мы хотим изменить акт германской федерации, гарантированный державами; что Австрия и Пруссия хотят посягнуть на свободу и полновластие малых или меньших государств германских; он боится уменьшения русского влияния и почерпает свои известия и свои доказательства из газет революционной партии — французской и нидерландской, наполненных ложью. Говорить неблагосклонно о мерах, принятых в Карлсбаде; питать этим неудовольствие, которое Бавария и Виртемберг с самого Венского конгресса не перестают поддерживать в видах своего честолюбия, давать инструкции русским министрам за границею в духе, противном видам, которые мы разделяем с Австриею и с большею частию государств германских; видам, вполне чистым и согласным с договорами и обстоятельствами, — такое поведение может быть только вредно для общего блага». Другие немецкие министры толковали, что цель России — произвести всеобщую смуту и что спокойствие Европы не может быть обеспечено, пока у России такая громадная армия, готовая двинуться по первому мановению. Английские дипломатические агенты доносили своему кабинету, что главная цель русских министров при германских дворах состоит в уничтожении влияния Австрии и Англии, в замене этого влияния влиянием России.

Но немецкие министры жестоко ошиблись в своих расчетах насчет Англии! Лорд Касльри ясно высказал взгляд своего правительства относительно вмешательства по внутренним вопросам: «Мы должны симпатизировать друг другу в усилиях, как симпатизируем в опасностях, ибо нет сомнения, что революционеры всех стран подают друг другу руки и действуют сообща. Их успехи или неудачи в одной стране будут необходимо иметь влияние на их движения во всех других. Эта общая опасность, без сомнения, объединяет интересы всех правительств; но она не должна объединять их действия: действие должно оставаться в совершенной особности и быть национальным. Нам опасно казаться в союзе, потому что это будет союз правительств против народов, и с этих пор падение первых будет неизбежно. Вследствие этого наше собственное благо предписывает нам оставаться совершенно нейтральными и чуждыми мер, принятых германскими государствами для своей безопасности, и британское правительство особенно должно удерживаться даже в произнесении своего приговора насчет их, ибо в этом оно должно будет отдать отчет своему парламенту. Самое спокойствие Германии требует, чтоб всякий спор об этом предмете был удален от парламента, чтоб отнять у немецкой революционной партии это средство публичности, ибо другие средства у нее отняты франкфуртскими постановлениями. Мы со своей стороны решились бороться с нашим домашним злом со всею требуемою энергиею и думаем, что этою борьбою деятельно служим общему делу; но для успеха здесь никакая чуждая опора, влияние или даже совет не должны находить к нам доступа».