Император и Пустота
Шрифт:
— Вона как, — потрепал бороду старик. — И вправду, повезло. А дом-то твой как здесь оказался? Я в этих краях смолоду живу. Каждый овраг да пригорок знаю, а избы не примечал. Да ведь город видел на этом самом месте…
— Морок, а не город, — пояснил Падрыж. — Наваждение. Изба всегда так Силу свою показывает, когда границу переходит.
— Какую границу? — насторожился Гордей. — Россейскую?
— Между мирами, — махнул ручонкой домовой. — Она ж блуждающая, изба-то. Как проклял сто лет тому назад один
— Как перемещается?! — Гордей подскочил будто ужаленный. Аж в спине хрустнуло.
— А я откуда знаю? — Падрыж закатил глаза. — Как-то перемещается, вертеть ту Мурку. Тут Сила могучая, нам, домовым, недоступная.
— И в эту ночь тоже…того?! — вдруг засуетился старик, делая шаг к двери. Потом еще один, и еще…
— В эту ночь мы за тобой пришли, — Падрыж звонко щелкнул пальчиками, и старый стул больно ударил Гордея под колени. Старик с уханьем сел. — Так надо.
— Как за мной? Почему? — залепетал он, силясь встать. Но что-то будто давило сверху.
Домовой, заложив ручонки за спину, с видом законченного особиста принялся нарезать круги вокруг гостя. У него во рту вдруг появилась маленькая пеньковая трубочка, потянуло ладаном.
— Ну, ты ведь сам решил, что никому не нужен, и ни на что не годен, — Падрыж выпустил облако густого сизого дыма. Ноздри его затрепетали, втягивая дурман. Потом продолжил осипшим голосом: — На жизнь жалуешься. Так ведь? Точно знаю, что так. Не спорь. Не спорь, говорю! А на самом деле на тебе еще пахать и пахать. Как говорится, старый конь борозды не испортит, ибо до поля не дойдет, — домовой то ли икнул, то ли хихикнул. — Просто ты не нашел своего места, Гордей. Живешь в холостую. Изба правильно к тебе потянулась, ее не обманешь. «Пустышек» она всегда чует. Ох, как чует.
— Сгинь, нечистая! — Гордей истово перекрестил домового, затем перекрестился сам. Но ничего не случилось.
— Здесь это не действует, — Падрыж снова выпустил облако дыма. — В избе все равны, вертеть ту Мурку. И чистые, и нечистые…
Неожиданно снаружи послышались гулкие шаги, дверь со скрипом распахнулась, и в проеме показался краснощекий здоровенный детина с огромными усищами, в кожаной вытертой куртке и галифе. На ремне болталась кобура, из которой выглядывала рукоятка маузера.
— Т-а-а-к, — протянул он, осматривая помещение колючими черными глазками. Потом взгляд остановился на Гордее. — Ну, и кто ты такой? Отвечай!
— Гордей это, Модест Апполинарьевич, — залебезил Падрыж, заталкивая ногой под стол тлеющую трубку. — Наш клиент.
— Помолчи, Падла, — сухо проговорил Модест Апполинарьевич, утирая усы. — Без тебя разберемся. Документы есть?
— Дык, откуда? — в растерянности пожал плечами Гордей. — Все дома осталось,
— Т-а-а-к, — снова протянул детина, доставая откуда-то из-за спины плоскую алюминиевую флягу. Взял с полки серое от пыли блюдце, поставил на стол, налил белой тягучей жидкости. Неужто молоко? — Пей, Падла. За Гордея пей, если он и впрямь тот, за кого ты его принимаешь. Сливки свежие, с фермы.
— Точно с фермы? — Падрыж повел тонкими бархатистыми ноздрями. — Не из магазина?
— Пей, пей. Свежие.
Домовой подтянул к себе блюдце и начал громко лакать. Глаза его блаженно закатились.
— И вправду, Гордей, — Модест сел на краешек стола, сложил на груди руки. — Не врал, значит. А то сливки вмиг скисли бы. Не терпят они, когда домовые рядом врут. Так-то. Ну, что ж. Добро пожаловать на борт, как говорится. В рядах Проклятых снова пополнение.
— Каких Проклятых? — не понял старик.
— А что, Падла не сказал? — суровый взгляд черных глаз упал на рыжую млеющую мордочку. Домовой сразу поперхнулся, забрызгав стол белыми каплями. — Опять что-нибудь эдакое придумал? Ладан курил небось?
— Сказал, что я «пустышка», — произнес Гордей, тоже уставившись на Падрыжа. — Никому не нужный, но в избе пригожусь.
— Ничего я не говорил, вертеть… — запротестовал домовой, и вдруг личико его сморщилось как сушеная груша. Он начал неистово отплевываться.
— Ага! — восторжествовал Модест, и рука его непроизвольно дернулась к кобуре. — Попался, контра! Будешь знать, как врать! Что, хлебнул кефиру?!
Но домовому было не до оправданий. Его корежило и передергивало, будто припадочного.
— Так что там с Проклятыми? — Гордей тронул Модеста за локоть.
— Ах, да, — тот деликатно откашлялся, утер усы. Потом подошел к висящей на стене старой пыльной шторе, рывком одернул ее, а за ней оказалась дверь. Модест потянул за ручку, дверь со скрипом отворилась.
Из проема слышались голоса.
— Падла! — вдруг взвизгнул кто-то, и домовой соскочил с места, метнувшись мимо Модеста.
— Куда?! — тот схватил Падрыжа за загривок.
— Так зовут же, — жалобно пискнул домовой, суча в воздухе розовыми пятками.
— Это не тебя, — успокоил его Модест. — Это Васька Порфирию в карты продул. Как обычно.
Падрыж сразу обмяк, за что был немедленно отпущен на волю.
— Там одиннадцать душ, — Модест мотнул головой в сторону открытой двери. — Семь человек, два леших, один гремлин, да псина по кличке Полкан. Те, кого Изба уже успела собрать. Все как один прокляты. В том числе я, и ты, Гордей. А Падла у нас абориген, в избе еще при старом хозяине жил. Правда, Падла?
— Правда, — недовольно буркнул домовой.