Император и Пустота
Шрифт:
От этого странного зрелища меня передернуло.
— Отставить, сержант! — рявкнул я, пытаясь вразумить парня. Но тот упал со стула, и принялся кататься по полу.
В дверь ворвался лейтенант Радов. Увидев истерику у подчиненного, он вызвал двоих дежурных, и сержанта Войкера быстро унесли, предварительно сделав укол успокоительного.
— Животное, — тихо проговорил я, массируя пальцами лоб. — Сопляк инфантильный, слабак, рохля…
— Когда-то он был одним из лучших бойцов отряда «Зевс», — ледяным голосом произнес Радов, провожая взглядом конвой. — Не боялся спины друзей прикрыть, презирал смерть и готов был по первому приказу сигануть хоть на само Солнце. А теперь вона как… Походу
— Кого «его»? — я чувствовал, что начинаю закипать. Ох, не в ту сторону мысли лейтенанта повернули. Неудивительно, что подчиненные с ума сходят.
— А вы еще не поняли? — загадочно проговорил Радов, затем высунул кончик языка. Видимо, хотел облизнуть губы, но вдруг передумал. — Нечистая сила здесь поселилась, инспектор. А может быть сам Темный Властелин. Ему нет разницы, в кого вселяться, будь это хоть маленькая девочка или опытный боец. Он спал в заточении миллионы лет, не участвуя в судьбе мира, оставив все на попечение мелких бесов. Теперь Зверь проснулся…
— И как мне здесь прикажете работать?! Как?! — я подскочил к лейтенанту, заглянул в беспокойные водянистые глаза. — Колония умалишенных! Ты же профессионал, лейтенант! У тебя в подчинении люди, доверившие свои жизни. Какое право ты имеешь ошибаться?! Я спрашиваю, какое право ты имеешь?! А?! — схватил его за воротник, и как следует встряхнул. Затем продолжил уже чуть спокойнее: — Это решение об уровне угрозы человечеству. Понимаешь? И целесообразности уничтожения станции. Если не мы, то кто? Нам не простят ошибки, и случись что, сгноят на марсианских карьерах без права на восстановление. Ты этого хочешь, лейтенант? Хочешь гнить заживо, захлебываясь собственной кровью по ночам в грязных вонючих бараках? На твое место уже выстроилась очередь из нескольких сотен здоровых, рвущихся в бой курсантов с пурпурными корочками «Надежда Федерации». И все они ждут от тебя этой самой малейшей ошибки. Никогда не забывай истины, лейтенант. Если чего боишься, то представь за своей спиной толпу парней с умоляющими взглядами. Ну, давай же, ошибись! Давай! Ты на карьер дышать радиоактивной пылью, а мы будем рвать друг другу глотки за твое еще теплое местечко, — я сделал паузу, наблюдая за реакцией Радова. Тот почти перестал дышать. — Вот поэтому нужно быть профессионалом до конца. Только профессионалы смогут выжить в нашем сумасшедшем мире. Так что засунь свой страх в жопу, лейтенант, и выполняй приказы. Мне нужны настоящие факты по работе персонала станции, а не жалкие клочки информации из разбитого компьютера. И уж тем более не безумцы, от которых кроме соплей и дерьма ничего не добьешься. Вскрывайте створку, лейтенант.
— Это самоубийство, инспектор, — глаза Радова сделались круглыми. — Давайте просто взорвем здесь все к чертовой матери. Я подпишу протокол. Никто ведь не будет разбираться…
— Ни хрена ты меня не понял, лейтенант, — я покачал головой. — Как тебя вообще допустили в офицерский корпус? Или с воображением туго? А ведь парни за твоей спиной уже радостно встрепенулись, и стали неистово молить Бога, чтобы ты обосрался. И знаешь, Бог благоволит лишь к сильным. Слабых и трусов он совершенно не видит, как акула неподвижную жертву. А может, мне на тебя рапорт подать? А? Говорят, каторга хорошо и мозги укрепляет, и сфинктер.
Не говоря ни слова, Радов коротко отсалютовал, и быстро скрылся за дверью.
Гниль, тлен, прах… Нет, он тоже насквозь пропитался этой мертвечиной. Просто старается скрывать. А оно ведь все равно проступает сквозь кожу, плавится в глазах черными погребальными кострами, и нестерпимо смердит.
Нет, оставаться здесь уже слишком противно и опасно. Делать дело,
Очередную жертву я встретил спустя десять минут после того, как Радов приказал разгерметизировать швы створки. Молодой парень в костюме химзащиты, размахивая шлемом, беспорядочно бегал среди аппаратуры и громко орал что-то про дохлых колонистов, пробитые головы, кровищу и мозги на стенах. Глаза бешеные, горят безумием. И слезы катятся по грязным щекам…Парень постоянно тер ладонями лицо, потом смотрел на руки и жутко выл. А когда он вдруг перешел к оскорблениям президента, был почти мгновенно наказан разрядом парализатора.
Неужели все-таки прав лейтенант? Неужели прав? Некая неизвестная сила каким-то образом влияет на человеческую психику. Защитный рефлекс или нападение, вот в чем вопрос? Если защита, то есть еще шанс справиться, найти подход с безопасной стороны. Нужно будет, — вызовем хоть эзотериков, хоть парапсихологов. Ну, а если это намеренная агрессия, дело наше худо. Таким сильным противником лучше не пренебрегать. Или договориться, или…А может Оно в контакт вступить пытается, а мы просто не выдерживаем натиска? Не способны принять всю мощь иного разума, и просто-напросто слетаем с катушек? И когда Оно само поймет это, полноценных людей на станции уже не останется, одни безумцы. Парни-то в СБ отнюдь не слабаки, и тесты пройдены на психологическую устойчивость, — показатели наверняка неплохие. И все прахом…
— Еще один, — Радов побледнел, затравленно посмотрел на меня. В его глазах черной волной плеснул страх, но сразу же исчез. — Это всегда происходит, если подойти близко.
— Разберемся, лейтенант, — уверенно ответил я, провожая взглядом бесчувственное тело оперативника. По телу прошла ледяная волна, но я хорошо умел внешне оставаться спокойным. — Там все готово?
— Так точно.
— Кто будет меня сопровождать?
Вопрос, похоже, застал Радова врасплох. Он побледнел еще больше, а на лбу выступили капельки пота. Лицо его, походившее на сырой блин, теперь пошло серыми пятнами и напоминало кусок раскисшего теста.
— Вот вы, — я не дал ему опомниться. Ткнул пальцем в широкую грудь. — Это будет хороший урок, лейтенант. И еще двоих парней возьмите. Вместе не так страшно, правда?
Спустя полчаса мы уже подходили к массивной створке, скрывавшей тайну, возрастом в сотни миллионов лет. В тяжелой броне было непривычно тесно, пахло чужим потом, даже не смотря на химобработку, а лязгающие по полу металлические башмаки вызывали раздражение. Оперативники всегда облачались так, будто впереди последний бой. А еще эти их плазменные излучатели, висящие на плечевых пластинах гранеными тубусами. Пафос, и ничего более. Тяжелое неповоротливое оружие, совершенно не пригодное в закрытом пространстве станции. Разгильдяи несчастные, готовые даже на самоубийство…
— Проход свободен, — раздался в наушнике голос лейтенанта. — После того, как мы зайдем внутрь, за нами снова заварят швы. Это правило карантина.
Я ничего не ответил. Передо мной была огромная металлическая дверь, в которую мог бы спокойно войти средних размеров глиссер. И дверь эта медленно открывалась.
А затем я услышал шепот.
— Стас…Стасик. А я соскучилась, — детский голос звучал явно не из радиопередатчика. Что за чертовщина? И голос почему-то знакомый. Я его явно уже слышал раньше. Вот только где?