Император и Сталин
Шрифт:
— Магнито-метеорологическая обсерватория, — менее уверенно отрапортовал ротмистр, удивлённый вниманием самодержца к такому невзрачному домику.
— Отлично, — неожиданно обрадовался царь, — там работа должна вестись круглосуточно, не так ли? Давайте разомнём ноги!..
Решение пришло неожиданно, но показалось императору простым и логичным. Конечно же, ему не требуется сейчас ехать в Гори или идти на Фрейлинскую. Для этого у него есть он сам — никому еще неизвестный Сосо Джугашвили, и магнито-метеорологическая обсерватория, где он дежурил по 12 часов и, вполне возможно, прямо
Император не представлял, как он встретит сам себя и что скажет, но уже уверенно шагал к обсерватории по пыльному Михайловскому проспекту, сопровождаемый сбитой с толку и ничего не понимающей свитой.
Да-да, вот эта знакомая башенка и стоящий рядом с ней на высоких ножках метеорологический шкаф, которые он сам красил в ослепительно белый цвет. Обсерватория — это первое рабочее место, где он получил бесценный опыт, так пригодившийся потом в жизни. Наблюдать, запоминать, фиксировать, накапливать полученную информацию и на основании её делать безошибочные выводы.
Ему нравилось записывать в журнал длинные столбцы цифр, а потом, ведя карандашом по ним, ловить закономерности и тенденции, предсказывать показатели на завтра, на послезавтра, на следующую неделю. У него, почему-то, всегда это получалось лучше, чем у других. Может быть, от природы, или он просто был более внимательным и замечал те мелочи, которые другим казались несущественными.
«Обращать внимание на мелочи… Обращать внимание… Стоп! Что я делаю? Куда я иду? Зачем? Вот я сейчас войду, увижу себя самого и что скажу? Гамарджоба, бичо, я — это ты?.. Представляю фейерверк эмоций… Или что-то другое?»- лавиной с горы катились мысли императора. «Царь вдруг проявляет интерес к незнакомому грузинскому юноше. Что это за юноша? Давайте покопаем… Нет-нет… этого точно нельзя допустить. Обсерватория сейчас — это штаб, место, где укрываются революционеры, хранилище нелегальной литературы. И всё это почти на виду, руку протяни — и вот она, антигосударственная деятельность. Арестуют всех…» А как свою активность он объяснит придворным?
Родные люди, близкие люди… Хорошо, когда они есть. Прекрасно, когда они рядом. Но именно те, кто тебе действительно дорог, делают тебя крайне уязвимым. А ему сейчас никак нельзя быть слабым…
Император сбавил шаг и остановился, посмотрел под ноги, как будто искал забытую тут вещь. Он вздохнул, оглядел окна обсерватории, улыбнулся, увидел, как дёрнулась занавеска, выдав прячущегося за ней человека, тяжело обернулся к спешившей за ним свите. Еще раз, усмехнувшись, покачал головой:
— Нет, всё-таки для визитов, тем более таких неожиданных, время слишком позднее. Не будем мешать работать. Ротмистр, побеспокойтесь, чтобы разместить людей на отдых. «Определенно где-то я его видел», — подумал он.
— А, вы… — начал вопрос офицер.
— А мы — в штаб, — решительно сказал, как отрубил, император и твёрдым шагом направился к экипажу, больше не оглядываясь на знакомое здание.
— Ну что там, — с присвистом сдавленным голосом спросил Виктор Курнатовский, профессиональный революционер со стажем, совсем недавно вернувшийся из ссылки и только осенью появившийся в Тифлисе для налаживания подпольной работы марксистских кружков.
Молодой парень, наблюдатель-метеоролог из местных пожал плечами и задёрнул
— Начальство какое-то, заблудились. Может, хотели дорогу узнать. Но они уже уезжают, наверно, сами разобрались.
— Фуу-у-у-у-у, — Курнатовский тяжело опустился на стул и вытянул ноги. Меньше всего ему хотелось светиться перед посторонними лицами. По всем документам он сейчас должен быть в Харькове. Жандармы на него злы, не простят — опять упекут в ссылку, найдут за что зацепиться. На этот раз пронесло. Впредь надо быть осторожнее. И вообще Михайловский проспект — не самое спокойное место в городе. Надо подумать о смене явки.
Переведя дух, Курнатовский выглянул в окно, долго смотрел, сузив глаза, на проезжающие экипажи, затем хмыкнул, мазнул внимательным взглядом по лицу молодого грузина, присвистнул:
— Да знаешь ли ты, кто к нам чуть не пожаловал на огонёк? Хотя, откуда тебе знать, деревня! Нет, явку надо будет менять непременно!..
— Ваше величество, вы просили чай, — доложил ротмистр, — прикажете подать?
Император кивнул, не спуская глаз с офицера и усиленно пытаясь вспомнить, где он его мог видеть… Вот он повернулся боком, посторонившись и пропуская в кабинет полового с самоваром. Откуда только он выкопал его в два часа ночи? Кого же он напоминает, этот бравый драгун? Традиционные кавалерийские усы, точеный нос, волевой подбородок, внимательные почти чёрные глаза, жёсткие чёрные волосы. Устал, но держится молодцом…
— Простите, ротмистр, как Вас зовут?
— Иван Ратиев, к Вашим услугам…
— А по батюшке, стало быть Дмитриевич, не так ли?
— Так точно, Ваше императорское величество, но откуда..
— Вольно, Иван Дмитриевич, не тянитесь, а ещё лучше — составьте мне компанию. Присаживайтесь. Я вижу, что вам тоже требуется подкрепиться, не так ли? Сегодня вы за мной весь день ухаживали, теперь моя очередь… Только давайте договоримся без чинов, чай не на приёме и не на плацу. А то я начну вас называть «товарищ князь»…
Ратиев удивленно поднял брови, а император в это время уже повернулся к самовару, аккуратно наливая кружки и улыбаясь себе в усы. Если бы Сталин смотрел фильм «17 мгновений весны», то, наверняка бы, вспомнил крылатую фразу «Никогда Штирлиц не был так близок к провалу». Однако, сидевший напротив человек того стоил. Это был тот самый знаменитый спаситель сокровищ Эрмитажа, которому титул «товарищ князь» присвоил сам Ленин.
1917. Октябрь. Петроград.
Редакторская колонка «Известий ЦИК и Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов» от 5 ноября 1917 года неприятно кольнула Сталина и показалась ему дикой и нелогичной:
«… Выражаю искреннюю благодарность помощнику начальника дворцового управления полковнику лейб-гвардии, товарищу князю Ивану Дмитриевичу Ратиеву за самоотверженную защиту и охранение народных сокровищ в ночь с 25 на 26 октября… Присвоить ему как лицу, отвечающему за целость дворца, имущества и всех художественно-исторических ценностей, полномочия главного коменданта Зимнего дворца и всех государственных дворцов и музеев Петроградского района…». Подпись под документом — Владимир Ульянов (Ленин).