Император Николай II и его семья
Шрифт:
Вторник 4 августа. — Германия объявила войну Франции; я узнаю также, что Швейцария объявила мобилизацию. Отправляюсь в нашу миссию, чтобы узнать, должен ли я готовиться к отъезду.
Среда 5 августа. — Я встретил Государя в парке; он очень радостно объявил мне, что вследствие нарушения бельгийского нейтралитета Англия становится на сторону правого дела. Кроме того, нейтралитет Италии представляется обеспеченным.
«Мы уже одержали большую дипломатическую победу, за ней последует победа оружием и, благодаря поддержке Англии, она наступит скорее, чем это можно думать. Немцы имеют всю Европу против себя, кроме Австрии. Их наглость и деспотизм в конце концов надоели даже их союзникам; посмотрите на итальянцев!»
Вечером я вновь имел длинную беседу с
«Это безрассудно, вы никогда туда не доедете, все пути отрезаны».
Я ей сказал, что между французским посольством и швейцарской миссией заключено соглашение, и что мы все вместе поедем через Дарданеллы.
«Беда в том, что, если у вас и есть некоторый шанс, весьма впрочем незначительный, попасть к себе, то у вас не будет никакой возможности вернуться сюда до окончания войны. А так как Швейцария драться не будет, то вы будете сидеть у себя, ничего не делая.»
В эту минуту доктор Деревенко вошел в залу, где я находился с Ее Величеством. Он держал в руках вечерние газеты, которые извещали о том, что Германия нарушила швейцарский нейтралитет.
«Как, еще?! Но ведь это сумасшествие, это бессмыслица. Они окончательно потеряли голову!»
И понимая, что она теперь уже не может задерживать меня, она больше не настаивала и начала ласково говорить о моих родителях, которые так долго еще не будут иметь обо мне известий.
«Я сама ничего не знаю о моем брате, — добавила она. — Где он? В Бельгии, на французском фронте? Я дрожу при мысли, как бы император Вильгельм из мести ко мне не послал его против России, он вполне способен на такую гадость. Ах! какой ужас война! Сколько бедствий, сколько страданий! Боже мой!… Что будет с Германией? Какое унижение, как она будет раздавлена! И все это по вине Гогенцолернов, из-за их безумной гордости и ненасытных вожделений. Что они сделали с Германией моего детства! У меня остались от этих первых лет такие красивые, поэтические и благотворные воспоминания о Дармштадте. У меня было столько добрых друзей. Но в последние мои приезды Германия мне показалась совсем другой, незнакомой страной, которую я уже больше не понимала…. Только со стариками я по-прежнему находила общие мысли и чувства. Пруссия сделала несчастье Германии. Германский народ обманут, в него внедрили чувства ненависти и мести, которые были ему несвойственны. Борьба будет ужасна, чудовищна, и человечество идет навстречу невообразимым страданиям…»
Четверг 6 августа. — Я был утром в городе. Нарушение швейцарского нейтралитета не подтверждается и кажется весьма неправдоподобным. Проезд через Дарданеллы невозможен. Наш отезд отложен и нельзя предвидеть, когда он может состояться. Это неведение меня угнетает.
Воскресенье 9 августа. — Государь вновь довольно долго беседовал со мною сегодня. Он говорил, как и в предыдущие дни, с откровенностью и доверчивостью, которые могут найти объяснение только в тех исключительных событиях, которые мы переживаем. Никогда раньше ни он, ни Государыня не касались в разговоре со мною вопросов политического или интимного характера. Но необыкновенные события этих последних дней, и то обстоятельство, что я оказался так близко стоящим к их заботам и тревогам, приблизили меня к ним и на время заставили пасть условные преграды этикета и дворцовых обычаев.
Государь сначала заговорил со мною о вчерашнем торжественном заседании Государственной Думы. Он сказал какую огромную радость доставило ему занятое ею положение, полное решимости, достоинства и горячего патриотизма.
«Дума оказалась на высоте событий и действительной выразительницей нации, потому что весь русский народ понял оскорбление, нанесенное ему Германией. У меня теперь полная вера в будущее… Сам я сделал все, что мог, чтобы избежать этой войны, я шел навстречу всем уступкам, совместимым с нашим достоинством и национальной честью…. Вы не поверите, как я счастлив выйти из этой ужасной неизвестности; я никогда не переживал пытки, подобной этим мучительным дням, предшествовавшим войне. Я уверен теперь, что в России поднимется движение, подобное тому, которое было в Отечественную войну 1812 года.»
Среда 12 августа. — Сегодня день рождения Алексея Николаевича — ему минуло десять леть.
Пятница 14
Суббота 15 августа. — Мне объявили сегодня вечером, что мне официально разрешено не возвращаться в Швейцарию. Я узнал, что это является результатом представления, сделанного Сазоновым в Берне по желанию Ее Величества. Впрочем все более и более сомнительно, чтобы швейцарцы могли выехать.
38
Государь назначил Великого Князя Николая Николаевича, внука Николая I, Верховным Главнокомандующим русской армии тотчас по объявлении войны.
Царская Семья должна отбыть 17–20 августа в Москву, где Государь хочет, по обычаю своих предков, в тяжелую годину, переживаемую Родиной, испросить благословения Божия себе и своему народу в трагические для страны минуты.
Понедельник 17 августа. — Прибытие Их Величеств в Москву было самым трогательным и умилительным зрелищем, какое мне довелось видеть до сих пор….
После обычных приемов на вокзале мы длинной вереницей экипажей направились в Кремль. Огромная толпа наполняла площади и улицы; люди взбирались на крыши лавок, как гроздья висели на деревьях скверов, влезали в окна магазинов, толпились на балконах и у окон домов. И под непрерывный звон колоколов всех церквей из тысяч уст разносился внушительный своим религиозным величием и сдержанным волнением тот чудный русский гимн, в котором выражена вера целого народа:
Боже, Царя храни!Сильный, державный,Царствуй на славу нам.Царствуй на страх врагам,Царь православный!Боже, Царя храни!Сквозь раскрытые настежь двери церквей были видны огни свеч, горящих перед иконостасами, священники в полном облачении, с золотыми крестами в руках, благословляли Царя при его проезде. Звуки гимна то замирают, то вновь крепнут и растут, как молитва, с могучим и величественным припевом:
Боже, Царя храни!Шествие приближается к Воскресенским воротам. [39] Государь выходит из экипажа и по обычаю входит в часовню приложиться к чудотворной иконе Иверской Божьей Матери. Он выходит, делает несколько шагов и останавливается, господствуя над несметной толпой. Его лицо серьезно и проникновенно; неподвижно внемлет он голосу своего народа и как бы входит в общение с ним. Еще раз он слышит биение сердца великой России…
Он поворачивается затем к часовне, крестится, покрывается и медленно подходит к экипажу, который скрывается в старинных воротах и проезжает в Кремль.
39
Под этими воротами Цари всегда проезжали в Кремль по прибытии в Москву. Они ведут из города на Красную площадь, которая тянется вдоль восточной стены Кремля.
Алексей Николаевич опять очень жалуется сегодня вечером на боли в ноге. Сможет ли он завтра ходить, или придется его нести, когда Их Величества отправятся в собор? Государь и Государыня в отчаянии. Ребенок не мог уже участвовать на выходе в Зимнем дворце. Это почти всегда так, когда ему надо показаться народу: можно быть почти уверенным, что в последнюю минуту явится какое-нибудь осложнение. И правда, кажется, что его преследует злой рок!
Вторник 18 августа. — Когда сегодня Алексей Николаевич убедился, что не может ходить, он пришел в большое отчаянье. Их Величества тем не менее решили, что он все же будет присутствовать при церемонии. Его будет нести один из казаков Государя. Но это жестокое разочарование для родителей: они боятся, что в народе распространится слух, будто Цесаревич — калека.