Император Николай II и его семья

Жильяр Пьер

Убежденная, что самодержавие есть единственная подходящая для России форма правления, Государыня считала широкие либеральные уступки преждевременными. На ее взгляд только Царь, который сосредоточивал в своем лице полноту власти, мог воздействовать на темную массу русского народа. Она была убеждена в том, что в глазах мужика Государь представлялся символом единства, величия и славы Рассии, Главою государства и помазанником Божиим. Затронуть его прерогативы — значило посягнуть на веру русского крестьянина, рисковать ввергнуть страну в самые худшие катастрофы. Царь должен не только царствовать, но и управлять государством твердой и властной рукой.

Императрица внесла в новую обязанность, которую на себя возложила, то же самозабвение и мужество, но, увы, и то же ослепление, которые она проявила в борьбе за жизнь своего ребенка. Она была последовательна в своем заблуждении. Она была убеждена, как я уже говорил об этом выше, что династия может найти опору только в народе, и что Распутин — избранник Божий. Разве она не испытала действенность его молитв во время болезни сына? Она непоколебимо уверовала, что этот смиренный крестьянин может своим

сверхъестественным озарением оказать помощь тому, кто держал в своих руках судьбы русской Империи. Ловкий и хитрый Распутин лишь с величайшей осторожностью решался давать политические советы. Он всегда старался быть очень точно осведомленным обо всем, что делалось при Дворе, и каковы были потаенные чувства Их Величеств. Его пророческие слова всего чаще подтверждали лишь заветные желания самой Императрицы. На самом деле, сама того не подозревая, она вдохновляла «вдохновителя», но ее личные желания, проходя через Распутина, принимали в ее глазах силу и авторитет откровения.

Перед войной политическое влияние Государыни проявлялось лишь урывками. Она ограничивала свое воздействие главным образом тем, что вызывала удаление тех, кто заявляли себя противниками «старца». В первые месяцы вслед за открытием военных действий положение это не изменилось, но с начала больших неудач весны 1915 года, в особенности же после того, как Государь принял Верховное командование, Государыня, желая прийти на помощь мужу, которого, как она чувствовала, все более и более подавляло бремя возраставшей ответственности, стала принимать все большее участие в государственных делах. Будучи изнурена, она жаждала для себя лишь покоя, но свое личное спокойствие она приносила в жертву тому, что считала своей священной обязанностью.

Весьма сдержанная и в то же время очень непосредственная, прежде всего — жена и мать, Императрица чувствовала себя счастливой только среди своих. Образованная и обладавшая художественным чутьем, она любила чтение и искусство. Она любила также созерцание и погружалась в напряженную внутреннюю жизнь, из области которой выходила лишь при появлении опасности. Тогда она со страстной горячностью вступала в борьбу. Она была одарена самыми прекрасными нравственными качествами и всегда руководилась самыми благородными побуждениями. Но страдания сломили ее; она была лишь тенью самой себя и ей часто случалось впадать в периоды мистического экстаза, который заставлял ее утрачивать ясное представление о вещах и о людях. Ее вера в святость Распутина доказывает это яснее всего. Вот каким образом, желая спасти мужа и ребенка, которых она любила больше всего на свете, она своими собственными руками выковала оружие их погибели.

Глава XII. Император Николай II Верховный Главнокомандующий. Приезд Цесаревича в Ставку. Поездки на фронт (сентябрь-декабрь 1915 г.)

Великий Князь Николай Николаевич покинул Ставку 7 сентября, т. е. два дня спустя по прибытии Государя. Он уехал на Кавказ, взяв с собою генерала Янушкевича, который незадолго до того был заменен в должности начальника штаба Верховного Главнокомандующего генералом Алексеевым. Это назначение было очень хорошо принято в военных кругах, которые возлагали величайшие надежды на этого генерала. В самом деле, ему принадлежал план осенних операций 1914 года в Галиции, и он только что доказал еще раз свои военные дарования в должности Главнокомандующего северо-западным фронтом. Задача, которая на него возлагалась, была чрезвычайно тяжела, ибо вследствие неудержимого продвижения немцев русская армия находилась в очень критическом положении, и решения, которые надлежало принять, имели исключительное значение. С самого начала Государь всецело предоставил генералу Алексееву руководство военными действиями, лично довольствуясь лишь тем, что покрывал его своим авторитетом и принимал ответственность за все его начинания.

Несколько дней после принятия Николаем II Верховного командования положение внезапно ухудшилось. Немцам, сосредочившим крупные силы к северо-западу от Вильны, удалось прорвать русский фронт. Их кавалерия стала работать в тылу армии и угрожать перерывом ее сообщений. 18 сентября русская армия, казалось, была накануне страшного поражения. Однако, благодаря умелым распоряжениям, выдержке и героизму войск, несчастие было предотвращено. Это было последнее усилие немцев, которые сами выбились из сил. С первых же дней октября русские в свою очередь одержали успех над австрийцами. Мало-помалу громадный фронт вновь приобрель прочность, и обе стороны стали окапываться.

Это был конец долгого отступления, начавшегося в мае месяце. Несмотря на все, немцы не достигли решительного результата; русская армия покинула значительную территорию, но повсюду избежала окружения неприятелем.

Государь вернулся 6 октября на несколько дней в Царское Село, и было решено, что Алексей Николаевич вновь поедет с ним в ставку, так как ему очень хотелось показать войскам Наследника. Государыня покорилась этой необходимости; она понимала, как Государь страдал от своего одиночества; в самые тяжелые дни своего существования он был лишен своей высшей радости — семьи. Она знала, какую поддержку он почерпнет в присутствии своего сына. Но сердце ее обливалось кровью при мысли об отъезде Алексея Николаевича; это была его первая разлука с ней, и можно себе представить, какую жертву приносила эта мать, не расстававшаяся со своим ребенком ни на минуту без тревожной мысли, увидит ли она его вновь живым!

Мы ухали 14 октября в Могилев. Императрица и Великие Княжны провожали нас на вокзал. Когда я прощался с ней, Ее Величество просила меня писать ей ежедневно, чтобы сообщать известия об Алексее Николаевиче. Я обещал ей добросовестно исполнять ее желание во все время нашего отсутствия.

На следующий день мы остановились в Режице, где Государь хотел сделать смотр войскам, отведенным с фронта и расквартированным в окрестностях. Все эти полки принимали участие в тяжелой кампании

в Галиции и на Карпатах, и их состав два или три раза почти полностью возобновлялся. Но несмотря на понесенные ими ужасные потери, они прошли перед Государем с удивительным подъемом. Правда, они были на отдыхе уже несколько недель и успели оправиться от усталости и лишений. Это был первый смотр Царя войскам после принятия им верховного командования. Таким образом, они видели в нем одновременно Царя и главнокомандующего. После смотра Государь подошел к солдатам и вступил в простой разговор с некоторыми из них, расспрашивая их о жестоких боях, в которых они участвовали. Алексей Николаевич шаг за шагом следовал за отцом, слушая со страстным интересом рассказы этих людей, которые столько раз видели близость смерти. Его обычно выразительное и подвижное лицо было полно напряжения от усилия, которое он делал, чтобы не пропустить ни одного слова из того, что они рассказывали. Присутствие Наследника рядом с Государем возбуждало интерес в солдатах, и когда он отошел, слышно было, как они шепотом обмениваются впечатлениями о его возрасте, росте, выражении лица и т. д. Но больше всего их поразило, что Цесаревич был в простой солдатской форме, ничем не отличавшейся от той, которую носила команда солдатских детей. Мы приехали 16 октября в Могилев, маленький городок Белоруссии очень провинциального вида, куда Великий Князь Николай Николаевич перевел ставку за два месяца перед тем, во время большого германского наступления. Государь жил в доме губернатора, построенном на высоте, господствующей над левым берегом Днепра. Он занимал в первом этаже две довольно большие комнаты, из которых одна служила ему рабочим кабинетом, а другая спальней. Он решил, что сын будет жить с ним. Походная кровать Алексея Николаевича была поставлена рядом с кроватью его отца. Я же был помещен, как и часть военной свиты Царя, в здании окружного суда, которое было отдано в распоряжение ставки. Наша жизнь сложилась следующим образом. Государь уходил каждый день в 9 1/2 часов в штаб и оставался там обыкновенно до часу дня; я же пользовался его отсутствием, чтобы заниматься с Алексеем Николаевичем в его кабинете, где мы должны были располагаться ввиду недостатка помещений. Завтрак подавался в большой зале губернаторского дома. За ним собиралось ежедневно до тридцати приглашенных. Среди последних находился генерал Алексеев, его главные сотрудники, начальники всех союзных военных миссий, свита и некоторые офицеры, находившиеся проездом в Могилеве. После завтрака Государь разрешал срочные дела, после чего, около трех часов, мы выезжали на прогулку в автомобиле. Отъехав на известное расстояние от города, мы останавливались, выходили и около часа гуляли пешком по окрестностям. Одной из любимых целей наших поездок был красивый сосновый лес, окружающий деревушку Салтановку, где 29 июля 1812 г. произошло столкновение маршала Даву с войсками генерала Раевского. [43] Часовня, построенная на берегу пруда неподалеку от старой мельницы, указывает место, где был центр сопротивления русских.

43

Французская армия в своем походе на Москву заняла Могилев 19 июня, и маршал Даву жил несколько дней в том же доме губернатора, где теперь поместился Государь с Алексеем Николаевичем.

По возвращении с прогулки Государь вновь принимался за работу, а Алексей Николаевич готовил в кабинет отца уроки к следующему дню. Однажды в то время, как я по обыкновению был при нем, Государь, обернувшись ко мне с пером в руках, внезапно прервал мое чтение словами:

— Если бы кто-нибудь мне сказал, что придет день, когда я подпишу объявление войны Болгарии, я счел бы такого человека безумцем. И вот, однако, день этот настал. Но я подписываю это скрепя сердце, так как убежден, что болгарский народ обманут своим королем и что большая часть его сохраняет привязанность к России. Сознание племенного единства скоро пробудится в нем, и он поймет свое заблуждение, но будет поздно!

Этот случай показывает всю простоту нашей жизни в ставке и интимность, созданную совершенно исключительными обстоятельствами, в которых я находился.

Государь пожелал осмотреть войска в сопровождении Наследника, и мы отправились 24 октября в армию. На следующее утро мы прибыли в Бердичев, где в наш поезд сел главнокомандующий юго-западным фронтом генерал Иванов. Несколько часов спустя мы были в Ровно. В этом городе помещался генерал Брусилов со своим штабом, и мы должны были отправиться с ним к месту расположения войск. Мы тотчас же сели в автомобили, ибо приходилось проехать более двадцати верст. При выезде из города к нам присоединился отряд аэропланов, который провожал нас до той минуты, когда мы увидели длинные серые ряды войск, построенных позади леса. Минуту спустя мы подъехали. Государь с Цесаревичем прошел пешком по всему фронту, затем части прошли одна за другой перед ним. Вслед за этим он приказал выступить вперед офицерам и солдатам, представленным к награде, и сам вручил Георгиевские кресты. Когда окончилась эта церемония, уже наступила ночь. На возвратном пути, узнав от генерала Иванова, что неподалеку находится передовой перевязочный пункт, Государь решил прямо проехать туда. Мы въехали в густой лес и вскоре заметили небольшое здание, слабо освещенное красным светом факелов. Государь, сопутствуемый Алексеем Николаевичем, вошел в дом, подходил ко всем раненым и с большой добротой с ними беседовал. Его внезапное посещение в столь поздний час и так близко от линии фронта вызвало изумление, выражавшееся на всех лицах. Один из солдат, которого только что вновь уложили в постель после перевязки, пристально смотрел на Государя, и когда последний нагнулся над ним, он приподнял единственную свою здоровую руку, чтобы дотронуться до его одежды и убедиться, что перед ним действительно Царь, а не видение. Алексей Николаевич стоял немного позади своего отца, глубоко потрясенный стонами, которые он слышал, и страданиями, которые угадывал вокруг себя.