Император Николай II и евреи
Шрифт:
Мы все пришли к мнению, что немедленное наступление было бы предпочтительнее. Но Казнаков сказал, что весьма маловероятно, чтобы к нашему мнению присоединились, так как из того, что он узнал от командующего нашей армией, армия уже разваливалась.
Генерал Алексеев в итоге сообщил союзному командованию, что «в настоящий момент русские войска не в состоянии начать наступление».
В 19-й дивизии внешний порядок и дисциплина оставались безукоризненными. Но существенное изменение произошло в сердцах солдат.
Я имел возможность обнаружить это с первых дней, наблюдая за двумя служившими у меня солдатами.
После получения
Однажды, проходя через кухню в моей квартире, где они оба жили, я заметил в руках моего конюха Василия Набокова газету. На его лице светилась довольная улыбка.
— Что это тебя так обрадовало? — спросил я у него.
— Ваше Превосходительство, — ответил мне Роман, — Василий только что прочитал свою фамилию среди членов Временного правительства.
— Как это?
— Совершенно верно, прочтите сами в газете, — ответил мне Василий, протягивая листок.
И действительно, там был напечатан, не знаю какой, декрет Временного правительства и внизу стояла подпись: «Управляющий делами Временного правительства Набоков».
Прочитав эту подпись, я вспомнил молодость и гостеприимную семью Набоковых: Дмитрия Николаевича – бывшего министра юстиции, такого живого и остроумного; его любезную супругу Марию Фердинандовну, урожденную баронессу Корф, их дочерей, знаменитых своей красотой, и одного из младших сыновей – В. Д. Набокова, подпись которого под декретом Временного правительства взволновала моего скромного конюха, «рафинированного англомана», как в своих воспоминаниях назвал его адвокат Карабчевский.
— Это кто-то из твоих родственников? — спросил я у Василия.
— Не знаю, — ответил он возбужденно. — Но это моя фамилия.
— И что, ты думаешь попросить его о чем-то?
— Да, я должен ему написать.
Я рассердился.
— Советую тебе, мой друг, — сказал я ему язвительно, — попросить у него должность посла в Испании. Напиши ему об этом, объяснив, что ты хочешь в Испанию по причине климата, так как собираешься жениться на бомбометательнице Марии Спиридоновой, возвращающейся с каторги, и хочешь отвезти ее в Испанию, чтобы она там отдохнула от Сибири в ранге жены посла.
— Нет, я не напишу ему, — ответил он, смутившись. — Мало ли что я сказал! Бог знает, что это за человек.
В свою очередь, я пожалел, что напрасно обидел Василия. Я потрепал его по голове и сказал:
— Мой друг, поверь мне: ни Набоков, ни кто-либо еще из них ничего никогда для вас не сделает.
В тот же вечер у меня был разговор с Романом.
— Расскажи-ка мне, Роман, откровенно, — спросил я его, — что говорят солдаты насчет революции?
— Разные вещи, — ответил он уклончиво.
— Что, например?
— Ну, говорят, Ваше Превосходительство, что господа Императора сбросили, значит, сами заместо Императора будут.
На мгновение он умолк.
— Ну и что же?
— Ребята так говорят, — снова начал он, но было очевидно, что он разделяет их мнение. — Ну, товарищи и сказывают: почему же одним господам быть заместо Императора? Когда был Император,
И в интонациях, с которыми он говорил, чувствовалось, что то, что он заявил, выражало и его глубокое убеждение, хотя он и старался не показывать его, чтобы не причинить мне боли.
На следующий день я пересказал наш разговор начальнику штаба.
— Плохи дела, Ваше Превосходительство, — ответил он мне. — Мои военные писари – тоже честные ребята, но они сильно изменились и без конца разглагольствуют. Один из них особенно усердствует. Вы его знаете: школьный учитель, бородач. Должно быть, принадлежит какой-то партии. Он послал приказ, который вы написали по поводу отречения Императора, в газету «Социал-демократ». Он сказал, что там вам устроят разнос за этот приказ! Что делать, теперь ничего невозможно исправить. По приказу Гучкова они могут вступать в какую угодно политическую партию. Эх, Ваше Превосходительство, измажемся мы в этой революции. Она всех в грязь окунет. Смотрите, мы уже принесли присягу Временному правительству. Чем дальше – тем хуже. Мы все измараемся – и вы, и я!
И правда, кажется, это произошло уже на следующий день после нашего разговора.
Тот же Николай Захарович Неймирок пришел ко мне с рапортом.
— Ваше Превосходительство, германцы не успокаиваются. Они продолжают забрасывать наши окопы прокламациями. С этим надо кончать. Командиры частей предлагают отправить им в ответ другие прокламации. Мы уже составили одну с помощью Оскара Пуля [5] . Мы отправим Ваню Орлова [6] : он забросает ими их окопы. Вот германская прокламация на русском языке и наш ответ на немецком. Мы отпечатаем их в муниципальной типографии, и Ваня Орлов их разбросает.
5
Офицер административно-хозяйственной службы, прикомандированный к 19-й артиллерийской бригаде.
6
Лейтенант Иван Александрович Орлов, доблестный молодой летчик. Во время войны закончил обучение в Императорском Александровском лицее. Кавалер ордена Святого Георгия IV степени и обладатель французского креста «За боевые заслуги». Убит противником в воздушном бою 17 июня 1917 г.
Он показал мне германскую прокламацию на русском языке и проект нашего ответа на немецком языке.
В прокламации германцев говорилось:
«СОЛДАТЫ!
В Петрограде произошла революция!
Разве вы не видите, что вас обманывают?
Разве вы не видите, что это англичане толкают вашу страну к катастрофе? Англичане обманули вашего Царя, они заставили его вступить в войну, чтобы стать с его помощью хозяевами мира. Поначалу англичане действовали сообща с Царем, а теперь они против него: они всегда преследовали только собственные интересы и искали своей выгоды.