Император Пограничья 5
Шрифт:
За секунду до того, как металл закрыл мне обзор, я отметил, как вены на его шее и висках вздулись и посинели — явный признак того, что препарат перегружал каналы циркуляции магической энергии.
Этот стимулятор, похоже, временно снимал естественные ограничители человеческого тела, позволяя пропускать через себя опасные объёмы силы. Он сжигал свою жизненную энергию в обмен на кратковременное усиление.
Я невольно поморщился, представляя, что сделает с его органами такая нагрузка. Даже если я его пощажу, он серьёзно повредит собственные энергетические каналы.
Воздух вокруг
Проблема была в другом — свинцовый панцирь полностью закрывал меня, включая глаза. Иначе звук проникал бы через малейшие щели. Я был вынужден полагаться на иное чувство — своё восприятие камня. Концентрируясь на вибрациях, передаваемых через каменную площадку, я мог определить местоположение Елецкого.
Потеряв в скорости, я приобрёл неудержимость йотуна и пошёл на сближение с противником. Каждый его шаг, каждое движение отдавалось в камне под моими ногами. Елецкий отступал, усиливая мощь звуковых ударов, но без особого эффекта. С каждым мгновением его атаки становились всё более хаотичными, в них чувствовалась паника.
Когда расстояние между нами сократилось до нескольких метров, я собрал энергию для решающего удара. Трансформировав часть своего металлического покрова в острые лезвия, я с силой выбросил их вовне.
Защитный барьер Елецкого сопротивлялся лишь мгновение, прежде чем рассыпаться под напором моей атаки. Укреплённые магией и ведомые моей волей свинцовые лезвия, нашли свои цели.
Часть из них врезались в руки боярина, мгновенно разрывая плоть и дробя кости. Короткие клинки прошли сквозь его ладони, словно через пергамент, оставляя после себя лишь кровавые ошмётки. Кисти рук Елецкого превратились в месиво из разорванных мышц и сухожилий, потеряв пальцы и утратив всякое сходство с человеческими конечностями.
Ещё один кусок свинца трансформировался в широкую пластину и намертво запечатал рот врага, не давая ему даже закричать от невыносимой боли. Теперь он мог лишь сдавленно мычать, глядя на то, во что превратились его некогда холёные руки аристокра.
Вся атака заняла долю секунды, но ущерб, нанесённый ею, ужасал. Обрубки рук Елецкого обильно кровоточили, заливая юшкой некогда безупречный костюм. Его глаза закатились от болевого шока, а залепленный пластиной рот издавал приглушённые хрипы. Без пальцев он не мог выполнять соматические компоненты заклинаний, а свинцовая пластина на губах блокировала вербальные.
Однако самое страшное заключалось в том, что Елецкий был ещё жив и в полном сознании, переживая весь ужас произошедшего с ним.
Я медленно подошёл к нему, трансформируя оставшийся свинец в длинный, тускло поблёскивающий меч. Будучи по своей природе весьма мягким металлом он не годился в качестве оружия, но мой Талант придал ему прочность и бритвенно-острую заточку.
Взгляд Елецкого, наполненный ужасом, метался от меня к зрителям, безмолвно умоляя о помощи, которой не последовало.
Одним плавным движением я рассёк ахилловы сухожилия на его правой ноге. Елецкий рухнул на одно колено, его приглушённый крик пробивался сквозь свинцовую маску.
Он извивался, как раздавленный жук, оставляя за собой кровавые следы, а его глаза были широко раскрыты от боли и ужаса. Стимулятор, который он принял, делал его неспособным потерять сознание, заставляя в полной мере ощущать каждый момент накрывшей его агонии.
Я встал над ним и поднял меч. Время словно замедлилось. Я видел, как дрожат его веки, как судорожно вздымается грудь, как бисеринки пота катятся по лбу.
Свинцовое лезвие рассекло воздух и вошло в горло Елецкого с хирургической точностью. Я бы мог отсечь голову одним ударом, но лишь вскрыл сонную артерию, позволяя боярину умирать медленно, захлёбываясь собственной кровью.
Елецкий дёргался на камнях, его измочаленные руки бессильно скребли по кладке, размазывая кровь. Пелена боли заволокла его глаза, что всё ещё умоляли о милосердии, которого не последовало.
Я неторопливо обвёл взглядом собравшуюся публику. Многие отводили взор, не выдерживая моего взгляда.
— Пусть те, кто стоит за этим человеком, услышат меня сейчас, — мой голос звенел от едва сдерживаемой ярости, эхом разносясь в оглушительной тишине сада. — С этого момента каждый, причастный к аморальным экспериментам над людьми, — моя законная добыча. Не будет ни пощады, ни переговоров. Не будет выкупа или милосердия. Я объявляю вам войну и не успокоюсь, пока не выжгу калёным железом всю вашу мерзость. Каждого, кто причастен к этим экспериментам, ждёт такая же судьба, как и этого ублюдка. Вы думали, что можете безнаказанно играть человеческими жизнями? Что ж, настало время платить по счетам. Я иду за вами. И я не остановлюсь, пока не уничтожу вас всех до единого. Запомните этот день. Потому что именно сейчас песочные часы перевернулись. Ваше время вышло.
К тому моменту, как я закончил говорить, Елецкий уже не двигался. Его глаза остекленели, взгляд застыл на вечность. Кровь из перерезанной артерии, ещё недавно бившая фонтаном, превратилась в неторопливую струйку.
Древняя дуэльная традиция была исполнена. Никто не посмел оспорить мою победу.
Ощутив вибрацию магофона в кармане брюк, я неторопливо вытащил артефакт и ответил на звонок. В ушах раздался радостный голос Василисы:
— Привет, прости, что отрываю. Просто подумала, что ты захочешь знать. Только что мы прошли первый метр устья. Строительство шахты началось!
Солнечный свет, проникавший через высокие окна просторного кабинета, падал на идеально отполированную поверхность овального гранитного стола. За этим столом, расположенным в самом центре главного офиса Гильдии Целителей в Московском Бастионе, собрались семь человек. Тяжёлые бархатные шторы насыщенного изумрудного цвета создавали полумрак в дальних углах помещения, а на стенах висели портреты выдающихся целителей прошлого.
— Итак, господа, — начал седовласый мужчина с аристократическими чертами лица, восседавший во главе стола, — полагаю, все вы уже слышали новость о прискорбной кончине нашего коллеги Василия Григорьевича Елецкого.