Император Юлиан

Видал Гор

Когда я сегодня вечером рассказывал Приску о своем детстве, он заявил, что мне можно только позавидовать. "Ведь ты жил во дворце с садами, банями, фонтанами, собственной часовней, - говорил он, как всегда, подтрунивая надо мной, - в лучших охотничьих угодьях мира, и никаких забот, кроме чтения. Чудо, а не жизнь!" Мне, однако, она вовсе не казалась чудом: мы с Галлом жили немногим лучше заложников в персидской тюрьме. Нам не разрешали ни с кем общаться, кроме учителей, которые, сменяя один другого, приезжали из ближайшего города - Кесарии - и надолго не задерживались из-за Галла, который не мог устоять перед искушением их помучить. Гораздо лучше он ладил с нашей охраной, особенно молодыми офицерами; пустив в ход все свое недюжинное обаяние,

он вскоре добился того, что они начали его обучать владению мечом и копьем, щитом и топором. От природы прекрасно развитый физически, Галл был прирожденным воином. Мне тоже хотелось учиться вместе с ним фехтованию, но он предпочитал не допускать меня в свою компанию. "Иди читай свои книжки, - грубо бросал он мне.
– Воином буду я, а не ты". И я шел читать свои книжки.

Официально нашим опекуном считался епископ Каппадокийский Георгий, который жил в Кесарии; к нам он наезжал не реже раза в месяц. Он был маленькою роста, худой, как палка, и вечно небритый. Именно по его настоянию нас учили, в первую очередь, галилейскому богословию.

– …Потому что самое лучшее для тебя - стать священником, - сказал он и при этом ткнул в меня своим длинным, тонким пальцем.

Пока я обдумывал, как бы повежливее отказаться от такой чести, в разговор вмешался Галл. С чарующей улыбкой он заявил:

– Юлиан просто мечтает о духовной карьере, епископ. Просто спит и видит себя в рясе, а когда не спит - целыми днями читает книжки.

– В твои годы я и сам был таким.
– Епископ, казалось, обрадовался, что нашел между нами сходство.

– Да, но я читаю философские книги… - начал я.

– Разумеется. Мы их все читаем, но альфа и омега всякой мудрости заключены в жизнеописании Иисуса. Впрочем, думаю, тебе это уже объяснил твой покойный родственник - мой старый друг епископ Евсевий. Тем из нас, кто истинно чтит Христа, очень его недостает… - Епископ стал ходить из угла в угол, при этом все время по привычке пощелкивал пальцами. Галл, очень довольный своей выходкой, ухмыльнулся мне за его спиной.

Внезапно епископ Георгий обернулся и снова наставил на меня палец.

– Гомойусия. Что это означает?

Я давно знал ответ на этот вопрос и отбарабанил,как попугай:

– Это значит, что Иисус подобносущен Богу Отцу.

– А что значит гомоусия?

– Что Иисус единосущен с Богом Отцом.

– В чем разница?

– В первом случае Бог создал Иисуса еще до сотворения мира. На нем почиет благодать, но по природе своей он не сын Божий.

– Почему?

– Потому что Бог, по определению, Един и на Никейском соборе покойный пресвитер Арий доказал, что богов не может быть много.

– Отлично.
– Епископ Георгий несколько раз щелкнул пальцами, что, по-видимому, означало аплодисменты.
– Ну, а во втором случае?

– Гомоусия - это пагубное учение… - Епископ Евсевий хорошо меня натаскал, - согласно которому Бог Отец, Бог Сын и Дух Святой - одно и то же.

– Чего не может быть!

– Чего не может быть, - послушно пробубнил я.

– Несмотря на события в Никее…

– Где в 325 году епископ Александрийский Афанасий…

– В то время всего лишь диакон…

– …выступил против моего родственника, епископа Евсевия и пресвитера Ария и принудил церковный собор принять свое учение о единстве Бога, Иисуса и Святого Духа.

Но битва далеко не закончена. С каждым годом мы набираем силу, и мудрый Август - наш единоверец, арианин. Два года назад в Антиохии мы, епископы Восточной Римской империи, собрались, дабы утвердить истинное вероучение, а в этом году мы соберемся вновь в Сардике, где с помощью государя истинно верующие раз и навсегда сокрушат лжеучение Афанасия. Сын мой, ты обязан стать священником. На тебе лежит печать избрания. Завтра же я пришлю к тебе одного из моих диаконов. Он будет учить тебя богословию - Галла, впрочем, тоже.

– Но я же хочу быть воином, - встревожился Галл.

–

Благочестивый воин в бою стоит дюжины, - не раздумывая, ответил епископ Георгий, - и вообще, Закон Божий тебе не повредит.

И любопытно, что как раз Галл и сделался ярым галилеянином, а я, как известно всему миру, вернулся к старой вере.

Но тогда я мало что смыслил в философии. Я изучал то, что прикажут, и мой наставник-диакон не мог на меня нарадоваться.

– У тебя редкий дар анализа, - заявил он однажды, когда мы с ним разбирали двадцать пятый стих четырнадцатой главы Евангелия от Иоанна - тот самый, на котором ариане основываются в борьбе против никейцев.
– Не сомневаюсь, тебя ждет блестящее будущее.

– Я стану епископом?

– Епископом - само собой, ты же член императорской фамилии. Но есть на свете нечто более завидное, чем епископский сан.

Участь мученика?

Да, мученика и святого. Тебе явно на роду начертано стать им.

По правде говоря, эта грубая лесть распалила мое мальчишеское честолюбие, и я в течение нескольких месяцев воображал, будто предназначен для великой цели спасения мира от ереси. Что ж, так оно в некотором смысле и произошло, но не к радости, а к ужасу наставников моих детских лет.

Несмотря на тяжелый нрав и высокомерие епископа Георгия, я с ним неплохо ладил, главным образом, потому, что у него были на меня свои виды. Будучи страстным арианином и обнаружив во мне неплохие умственные задатки, он увидел в этом для себя открывающиеся возможности. Если из меня удастся сделать епископа, я стану арианам могущественным союзником. В союзниках они нуждались, так как, несмотря на покровительство Констанция, никейцы уже тогда превосходили ариан числом. В настоящее же время, как известно, благодаря усилиям епископа Афанасия "пагубное учение" о Едином в трех лицах Боге почти повсеместно одержало верх. Лишь Констанцию удавалось поддерживать между этими двумя сектами какое-то равновесие, а после его смерти победа никейцев стала делом времени. Впрочем, все это не имеет никакого значения, ведь галилеяне сегодня - не более чем одна из многих религиозных сект, и к тому же далеко не самая многочисленная! Время их всевластия прошло. Я не только запретил им преследовать нас, эллинов, но также запретил им преследовать друг друга. Потому-то они и обвиняют меня в чудовищной жестокости!

Был ли я истинным галилеянином в те годы, которые провел в Макелле? Об этом много спорят, да я и сам затрудняюсь ответить на этот вопрос. Долгие годы я принимал на веру все, чему меня учили. Как и все ариане, я полагал, что Единый Бог (чье существование общепризнано) каким-то таинственным образом произвел на свет некоего сына, рожденного евреем, ставшего впоследствии учителем и в конце концов казненного по приговору государственных властей, - несмотря на все усилия епископа Георгия, я так и не уразумел до конца, за что. Однако, изучая жизнеописание Галилеянина, я одновременно штудировал Платона, и последний пришелся мне гораздо больше по вкусу. Дело в том, что Мардоний, познакомив меня с лучшими образцами греческой словесности, привил мне тонкий литературный вкус, и теперь, сравнивая варварскую тарабарщину Матфея, Марка, Иоанна и Луки с кристальным языком Платона, я не мог не отдать предпочтение последнему. Тем не менее я продолжал верить в галилейский миф, хотя и находил в нем мало привлекательного: это была религия моей семьи, и ничего иного я просто не знал. Так продолжалось до одного знаменательного дня - мне тогда было около четырнадцати лет. В тот день я часа два сидел в саду, слушая диакона, который пел мне песни, сочиненные пресвитером Арием… да-да, этот, так сказать, великий богослов и религиозный мыслитель популяризировал свое учение, сочиняя песенки для народа, дабы привлечь на свою сторону неграмотный люд. В моей памяти по сей день сохранилось несколько его несуразных сочинений, в которых "доказывается", что отец есть отец, а сын есть сын. Наконец, диакон закончил; я похвалил его пение.