Император Юлиан
Шрифт:
В конце концов мнение императрицы одержало верх, но для этого ей пришлось целых полгода спорить с хранителем императорской опочивальни, а Констанций слушал, хранил молчание, раздумывал и выжидал.
В начале июня в Комо прибыл камергер с приказом: благороднейшему Юлиану надлежит явиться к божественной императрице Евсевии. Весть эта меня ошеломила: почему к императрице, а не к императору?
– задавал я себе вопрос. Я расспрашивал камергера, но он твердил одно и то же: мне предстоит личная аудиенция; нет, он не может сказать, примет ли меня император; нет,
Нас провели в город через потайную дверь в одной из сторожевых башен; узкими проулками мы, прячась от всех, подошли к боковому входу императорского дворца. Здесь меня встретили придворные и отвели прямо в покои императрицы.
Императрица Евсевия оказалась не намного старше меня и гораздо красивее своих изображений. Ее глаза и губы в мраморе казались такими суровыми, а в жизни были всего лишь печальными. Хламида огненного цвета красиво оттеняла ее бледное лицо и черные, как смоль, волосы.
– Мы рады видеть нашего брата, благороднейшего Юлиана, - негромко произнесла она приветственную фразу и дала знак одной из придворных дам. Та немедленно принесла складной табурет и поставила рядом с серебряным креслом императрицы.
– Надеемся, нашему брату понравилось в Комо.
– Да, Августа, там очень красивое озеро.
– Евсевия указала мне на табурет, и я сел.
– Нам с императором оно тоже нравится.
– И мы с императрицей пустились в пространные рассуждения о красоте злосчастного озера, длившиеся, как мне показалось, целую вечность. Тем временем она меня пристально изучала; по правде сказать, я делал то же самое. Евсевия - вторая жена Констанция; первая, Галла, была единоутробной сестрой моего брата, в то время как у нас с Галлом был один отец. Я с нею не был знаком, да и Галл видел ее за всю жизнь раз или два. Сразу же после смерти Галлы император женился на Евсевии; говорят, он любил ее всю жизнь. Она происходит из знатной консульской семьи. При дворе Констанция императрица пользовалась большой популярностью и не раз спасала невинных людей от дворцовых евнухов.
– До нас дошел слух, что ты намерен стать священником?
– Просто я жил в монастыре, когда мне… повелели явиться в М-милан… - Когда я волнуюсь, я часто начинаю заикаться; особенно трудно в таких случаях мне дается буква V.
– Ты всерьез решил стать священником?
– Не знаю. Мне больше нравится изучать философию. А жить я хотел бы в Афинах.
– А политикой ты не интересуешься?
– спросила она с улыбкой, так как заранее знала, каким по необходимости должен быть мой ответ.
– Нет, Августа, нисколько!
– И все же ты член императорской фамилии, у тебя есть некоторые обязанности перед государством.
– Август не нуждается в моей помощи.
– Это не совсем так.
– Она хлопнула в ладоши, и две придворные дамы, стоявшие у дверей, удалились, бесшумно закрыв за собою резные кедровые створки.
– Во дворце ничего нельзя скрыть, - произнесла Евсевия.
– Здесь невозможно уединиться.
–
Евсевия хлопнула в ладоши еще раз, и из-за колонн на другом конце зала появились два евнуха. Она махнула им рукой, и они тотчас исчезли.
– Они все слышат, но говорить не могут: пришлось принять кое-какие меры предосторожности. Есть и другие люди, о которых никто не знает.
– Осведомители? Евсевия кивнула:
– Они слышат каждое наше слово.
– Но где?
Евсевия улыбнулась моей наивности:
– Кто знает? Но они всегда рядом - это общеизвестно.
– Они шпионят даже за императрицей?
– Особенно за императрицей, - спокойно ответила она.
– Во дворцах так было всегда, от сотворения мира. Так что не забывай: тебе следует говорить… с осторожностью.
– Или помалкивать!
Евсевия засмеялась, и я чуть расслабился - я уже почти доверял ей. Но она тут же снова стала серьезной.
– Император с большой неохотой позволил мне встретиться с тобой, - продолжала она.
– Думаю, ты и сам понимаешь: после истории с Галлом он считает, что вокруг одни изменники, и никому больше не верит.
– Но я…
– Как раз тебе он верит меньше всего.
– Откровенность императрицы била наотмашь, но я все равно был ей признателен.
– Констанций хорошо понимал, что за человек твой брат, и все же возвысил его. И что же? Не прошло и полугода, как Галл с Констанцией замыслили узурпировать престол.
– Откуда у тебя такая уверенность?
– Мы располагаем доказательствами.
– Я наслышан, что тайная полиция зачастую придумывает "доказательства".
Евсевия пожала плечами:
– В данном случае такой необходимости не было: Констанция шла к цели напролом. Кстати, я ей никогда не доверяла, но это дело прошлое. Теперь главная опасность исходит от тебя.
– Ее легко устранить, - ответил я, и в моих словах, против воли, зазвучали горькие нотки.
– Казните меня, и все.
– Некоторые так и советуют поступить.
– Она, как и я, говорила в открытую.
– Однако я не в их числе. Тебе, как и всему миру, известно: у Констанция не может быть детей.
– На ее лицо набежала тень.
– Мой исповедник заверил меня, что это божья кара за убийство родственников. У государя были на то причины, - добавила она, демонстрируя верность супругу, - но так или иначе тот, кто истребляет свой род, проклят Богом. Такое проклятие лежит и на Констанции. У него нет наследника и, если он тебя казнит, не будет уже никогда - в этом я абсолютно уверена.
– Так вот оно что! У меня просто гора с плеч упала, и это тут же отразилось на моей физиономии.
– Да-да, пока тебе ничего не грозит - пока. Но вопрос о том, что с тобой делать, остается открытым. Мы все надеялись, что ты пострижешься в монахи…
– Если в этом есть необходимость, я готов.
– Да, так я и сказал. Я ведь пишу только правду. В ту минуту я, ради спасения жизни, готов был молиться хоть ослиным ушам. Но Евсевия на этом не настаивала. Она вдруг улыбнулась.