Император

Шаповалов Сергей

– Ох уж, три дня, – не поверил фон Пален. – Я помню тогда такие празднования проводились – вся гвардия была в дупель пьяная. Пушки салютовали так, что стекла в домах трещали. Солдаты – и те по пятаку получили, чтобы выпить за здравие наследника российского престола.

– Помню, помню, – согласился Панин. – И так же помню, как с этого дня матушка Екатерина охладела к сыну и невестке. Они сделали своё дело, и в них она больше не нуждалась. Павел – психически не здоров, со своей тягой ко всему прусскому, к муштре и шагистики. Невестка теперь в её глазах легкомысленная дура, не имеющая права называться Великой княжной.

– Неужели матушка так и выражалась? – удивился фон Пален.

– В узком кругу, конечно. Но изменение в отношениях

её к Павлу и Марии Александровне были хорошо видны. Возможно, именно в это время у Павла Петровича возникло подозрение, впоследствии перешедшее в уверенность, что его отец был незаслуженно унижен и зверски убит по приказу матери. Он начал допытываться у всех, кто был участником или свидетелем тех событий. Матушку Екатерину сей факт насторожил.

– Помню, в то время начали поговаривать о конфликте между Австрией и Пруссией, – сказал фон Пален. – И Павел Петрович рвался вступить в полк кирасиров армии Фридриха.

– Да, матушка Екатерина жёстко осмеяла его за этот порыв, – ответил Панин. – Но суть в том, что пыл его остыл, как только доктор Роджерсон объявил, что Наталья Алексеевна вновь беременна. В конце апреля семьдесят девятого с Божьей помощью, она родила здорового мальчика. Нарекли новорождённого Константином. Всё потому, что Россия в те годы одержала победу над Турцией, и у матушки Екатерины были далеко идущие планы по захвату Константинополя. А кто, как не русский правитель должен возглавить новую Византию. Младенец тут же был отправлен в покои императрицы, как и старший его брат Александр. Матушка Екатерина приходит к выводу, что надо вступить в союз с Австрией и приглашает в Петербург императора Иосифа. Павел Петрович, как сторонник Фридриха, был очень расстроен и унижен. К тому же новый деятельный фаворит императрицы, граф Потёмкин с нескрываемым презрением относится к Павлу Петровичу. Высокого роста, здоровый, как бык, с мужицкими повадками, относился к маленькому тщедушному наследнику, как к бедному родственнику.

– Да, было дело, – кивнул фон Пален и засмеялся. – Я как-то в торжественном карауле стоял в четь именин матушки Екатерины. Явился Павел Петрович с одной синенькой ленточкой и орденом Андрея первозванного, и выходит Потёмкин. У того-то орденов – полная грудь. Взглянул князь одним своим уцелевшим взглядом на Павла Петровича, громко усмехнулся и говорит: «Надобно вам, Великий князь, ещё какую–нибудь побрякушку повесить. Не солидно как-то для царевича». Павел Петрович вспыхнул и отвечает: «Не беспокойтесь. Мои награды ещё впереди». «Конечно, – говорит Потёмкин. – Только грудка у вас хиленькая. Будете ордена вешать, смотрите, чтобы фасад не обвалился».

– Неужели Императрица хотела посадить на трон в Константинополе Константина? – спросил я.

– Посудите сами, – ответил Панин. – К нему были приставлены кормилицы и няньки из гречанок. С самого младенчества его учили греческому языку.

– Императрица была до того жестока, что и Константину не разрешала видеться с матерью? – вновь спросил я.

– Почему же, время от времени происходили краткие свидания. Марии Фёдоровне разрешалось встречаться с детьми, но только в покоях императрицы. Но после них матушка Екатерина приходила в крайнюю степень раздражения и частенько несправедливо отчитывала внуков за нерадивость или дурные привычки, якобы заимствованные от отца. Вскоре возникла ещё одна интрига. Император Австрии посоветовал матушке Екатерине отправить наследника с невесткой в путешествие по Европе. Что он все в Петербурге сидит? Пусть мир посмотрит, себя покажет. Императрица согласилась, но сама объявлять не стала, иначе Павел Петрович принял бы её предложение в штыки. Поручила Николаю Репнину надоумить наследника самому попроситься в Европу. Репнин дружен был с Павлом Петровичем и мог уговорить его. Вскоре Павел сам потребовал отпустить его в путешествие, и тут же получил разрешение.

– И тут ваш дядюшка…, – пропел фон Пален.

– Конечно, мой дядюшка, старый

интриган, как бы случайно заговорил о путешествии с наследником. А не хочет ли его матушка спровадить в Европу, да составить манифест, в котором объявит наследником внука Александра. А Павла потом оставить с какой-нибудь дипломатической миссией где-нибудь в Италии и не пусти обратно в Россию. Вот тут Павел Петрович занервничал. Хотел отказаться от поездки, но не тут-то было. Его чуть ли не силком с супругой запихнули в карету и отправили вон из России. Хотел путешествия – получи.

– Думаю, поездка была весьма приятной, – высказался фон Пален. – Его сопровождали сановники, множество слуг, писари, доктора, и даже поваров матушка Екатерина выделила.

– Мало того, императрица послала в путешествие астролога, который обязан был консультировать наследника перед каждой важной встречей, согласно показаниям звёзд. При этом Павел Петрович и его супруга ехали под вымышленными именами: граф и графиня Северные. Глупее ничего придумать нельзя. Как будто никто не узнает в них наследника российского престола и его супругу.

– Павел вновь увидел своего кумира Фридриха Великого?

– спросил я.

– В том то и дело, что одним из условий путешествия было: ни под каким предлогом не заезжать в Берлин. Сперва Варшава, где их любезно встретил король Станислав Понятовский. Потом Вена, где австрийский император в честь дорогих гостей закатил грандиозный бал-маскарад, да ещё устроил военный парад. Дальше они отправились в солнечную Италию. Триеста, Венеция, Рим…. Весьма странное обстоятельство, но сам Папа принял наследника и долго беседовал с ним. Впервые наследник Российского престола был принят понтификом. Потом они отправились в Неаполь, где Павла Петровича ждала неприятная встреча с Андреем Разумовским, бывшим другом, так подло поступившим с ним. Поэтому в Неаполе задержались ненадолго, укатили во Флоренцию, где были приняты герцогом Леопольдом Тосканским, а за тем – во Францию. Наследнику провинциальная Франция не понравилась. Дело было перед революцией. Настроение народа мрачное. На троне уже восемь лет Людовик шестнадцатый, бездеятельный и нерешительный правитель. Дороги разбиты, деревни опустели, на рынках цены высокие, а товар негодный. Чета Северных посетила госпиталь в Леоне, затем армейскую мануфактуру в Сент-Этьен и, наконец, торжественно въехали в Париж. Остановились в доме русского посланника князя Барятинского.

– Слышал от знакомого француза, бежавшего из революционной Франции, что Павла приняли в Версале с такой помпезностью, будто он не наследник, а уже император великой державы, – вставил фон Пален.

– Действительно, – согласился Панин, – король Людовик и

Мария-Антуанетта устроили торжества на несколько дней.

Спектакли сменяли костюмированные балы, шикарные обеды и поездки на пикники. А уж когда их принимал принц Конде, такого пира давно не знала Франция. Блюда подвались исключительно на серебряной и золотой посуде. Павлу и его супруге первыми предлагали яства и напитки. А ночью была устроена охота на оленей с факелами. В тоже время, наследник поразил французов отличным знанием истории, хорошими познаниями в изобразительном искусстве и философии.

– Но были и иные слухи, – возразил фон Пален. – Вы говорите о письмах Гримма, который сей вельможа писал из Парижа императрице. А принц де Линь говорил, что Павел подозрителен и весьма обидчив. Государственный министр Эдельшейм в своих мемуарах записал, что встретил великого князя во время его визита в герцогстве Бад, отметил, что он высокомерен, слаб и страдает приступами эгоизма.

– Не могу спорить с их утверждениями, потому, как не присутствовал при встречах, – сдался Панин. – Возможно, так все и было, а возможно – врут. Это же – французы. Они считают себя эталоном нравственности и цивилизованности. Остальные народы для них – варвары. А наследник после Франции с тяжёлым сердцем возвращался в Россию через Голландию, Франкфурт и Вену.