Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты
Шрифт:
После скандального отъезда герцогини Иоганны Цербстской Лесток приуныл. Что-то здоровье стало портиться. И вообще он подумывает отойти от всех дел, а пока хорошо бы съездить на воды подлечиться. В лечебные воды со времен Петра I верили свято. Лесток пока надеялся, что охлаждение государыни временное: де, сейчас она раздражена, но пройдет срок и все станет на свои места. Ведь взяла же она его в Киев и от должности не собирается отлучать. Но при этом строга, не видно былого доверия, мол, лечить лечи, а что касаемо советов, то сейчас у нее другие советчики. Но он верил, что в память его былых заслуг императрица никогда не удалит его от двора.
И, как всегда, денежные
В 1746 году Воронцов отправился в Европу знакомиться с иностранными дворами. Италия, Франция, побывал он и у Фридриха, где был принят очень хорошо. Прусский король подарил Воронцову роскошную шпагу с бриллиантами, обеспечил вице-канцлеру бесплатный проезд по всем его землям. Мардефельд в письмах расхваливал Воронцова на все лады.
Конечно, это не понравилось в Петербурге. Елизавета давно забыла свое хорошее отношение к Фридриху. Теперь он был завоеватель, Надир-шах, как она его с издевкой называла, и вообще главный враг России. Бестужев всячески поддерживал ее в этом настроении. Не забыта была и роль верной шпионки Фридриха герцогини Иоганны. Екатерине давно запретили переписываться с матерью напрямую, опасались политической интриги. Письма ее проходили через строгую цензуру, а чаще Иностранная коллегия сама писала от имени великой княгини, и Адриан Неплюев носил эти письма на подпись к Екатерине. Елизавету очень раздражал молодой двор, и Петр, и Екатерина вели себя с точки зрения государыни слишком вольно, непочтительно, а иногда и опасно.
И вдруг на имя великой княгини приходит письмо, написанное не цифирью и не по тайным каналам посланное, а с обычной почтой. Хорошо чиновник не просмотрел, выловил его из кучи корреспонденции. Письмо легло к Бестужеву на стол. Это было послание Иоганны к дочери, по тексту было видно, что они давно и прочно общаются, минуя при этом Иностранную коллегию. В письме Иоганна давала советы дочери, как себя вести при дворе. Советы эти более походили на инструкции. Про Воронцова герцогиня писала, что находит в нем «человека испытанной преданности, исполненного ревности к общему делу. Я откровенно сообщила ему свои мнения, что всеми мерами надо стараться о соглашении. Он мне обещал приложить к этому свое старание. Соединитесь с ним, и вы будете более в состоянии разобрать эти трудные отношения, но будьте осторожны и не пренебрегайте никем». В конце письма приписка: «Усердно прошу, сожгите все мои письма, особенно это».
Позднее выяснилось, что Иоганна сама передала письмо для дочери Воронцову в надежде, что он отдаст ей в собственные руки. Почему вице-канцлер послал его с обычной почтой, так и осталось невыясненным – по забывчивости, по наивности, по рассеянности доверил дело секретарю, а тот был дурак. Бестужев представил письмо Иоганны Елизавете. Императрица была в бешенстве. Великая княжна получила свое наказание, а Бестужев собственноручно написал депешу в Берлин, в коей от имени императрицы запрещал видеться и самому вице-канцлеру, и супруге его Анне Карловне с герцогиней Цербстской.
После этого случая Елизавета охладела к вице-канцлеру, да и отношения Бестужева и Воронцова очень изменились. Они давно работали
Сошлюсь на авторитет. Вот какую характеристику отношениям канцлера и вице-канцлера дает С.М. Соловьев: «Сильный своим приближением к императрице, родством с ней по жене (Анне Карловне Скавронской), участием в перевороте 25 ноября, дружбою с фаворитом Разумовским, Воронцов естественно играл роль покровителя в отношении с Бестужевыми, что и видно из переписки обоих братьев с ним. Но теперь Алексей Петрович Бестужев стал канцлером, а Воронцов вице-канцлером, покровитель должен был играть второстепенную роль подле покровительствуемого… Воронцову оставалось быть скромным спутником блестящей планеты, но для его самолюбия это положение было тяжело, а тут искушение со всех сторон: враги канцлера ухаживают за вице-канцлером, он теперь их единственная надежда, им необходимо сделать его соперником ненавистного Бестужева…»
Шетарди ушел со сцены, но война с Бестужевым не кончилась, он по-прежнему враг Франции и Пруссии, поэтому Воронцову надо выбрать свою политику, «засветить собственным светом». Пруссия размахивает мечом, и канцлер хочет послать войска для обуздания Фридриха, но в России никто не желает воевать, да и денег нет, казна пуста. И Воронцов за мирное решение вопроса. Он во всем верен государыне, но он также не имеет права забывать о молодом дворе, ведь ничто в мире не вечно, и когда-нибудь им, молодым, перейдет в руки власть.
Все эти рассуждения и заставили Воронцова объединиться с Лестоком и попасть в капкан, который им уже уготовил рьяный канцлер Бестужев. Однажды в разговоре с императрицей Лесток стал ей хвалить Воронцова. Елизавета ответила строго: «Я имею о Воронцове очень хорошее мнение, и похвалы такого негодяя, как ты, могут только переменить это мнение, потому что я должна заключить, что Воронцов одинаковых с тобой мыслей». Это было еще в самом начале карьеры Воронцова в качестве вице-канцлера. Могла ли Елизавета предположить, что была так близка к истине?
Пришло время, когда Елизавета решила отказаться и от медицинских услуг Лестока. К этому подтолкнул ее Бестужев. Когда дело касалось политических интриг, Елизавета всегда находила слова оправдания для бывшего друга. Но однажды канцлер сказал веско: «Я не могу ручаться за здоровье вашего величества». Это и решило дело. Лестоку пришлось «проглотить» и это, но он не унывал. В 1747 году он в третий раз женился – на Марии Менгден, сестре опальной Юлии Менгден, фаворитки покойной Анны Леопольдовны. Невесте была восемнадцать лет, жениху – пятьдесят пять, и он был влюблен. Невеста была прелестна. Императрица обожала свадьбы, и в этой она тоже принимала активное участие, сама украсила волосы невесты диадемой, а грудь – бриллиантами. Это ли не было подтверждением, что Елизавета по-прежнему милостива к нему?