Императрица семи холмов
Шрифт:
– Ты, конечно, милый, Викс, – сказала мне моя самая первая девушка в Бригантии. – Но ты туповат. С тобой скучно.
И знаете что? Я не стал с ней спорить. А вот Сабина могла говорить со мной часами.
– Брундизий, – мечтательно шептала она, подперев кулачком подбородок. – Ты ведь там вырос, верно? Расскажи мне о нем.
– Тебе когда-нибудь хочется спать? – спросил я зевая.
– Когда я узнаю что-то новое – нет. Твое детство не сравнить с моим. Расскажи мне что-то такое, что случилось с тобой, когда ты был ребенком. Что-нибудь смешное.
Я задумался.
– Когда мне было семь лет и я жил
– И что произошло?
– Я пошел к нему домой, наелся до отвала устриц, после чего он начал тыкать мне в бедро своим членом. И тогда я взял два его пальца – вот так – и рывком развел их в стороны. И пока он от боли орал как резаный, и скакал по комнате, я выскочил в окно.
– И это ты называешь смешной историей?
– А разве нет? Видела бы ты, как он с воем катался по полу. Так ему и надо. Заодно я стибрил у него дорогую вазу.
– Ну ты даешь! – восхитилась Сабина. – Расскажи еще что-нибудь.
– Я крал все, что не было прибито гвоздями, причем крал у всех – остатки пива в кружках, сласти из кухни моего хозяина, монеты у нищих. Когда же мне исполнилось восемь, а мою мать продали в Рим, я убежал от хозяина, чтобы найти ее. Я в одиночку проделал путь от Брундизия до Рима. Просил, чтобы меня подвезли торговцы, крал у уличных разносчиков еду.
– Брундизий, – задумчиво повторила Сабина. – Я бы не отказалась там побывать. А потом можно было бы отплыть в Грецию. Адриан всегда говорит о Греции.
– Адриан? – Я перевернулся на бок и притянул ее к себе. – Какая разница, что говорит этот подлиза.
– С чего ты взял, что он подлиза? – улыбнулась Сабина.
– По крайней мере твои пятки он лижет очень даже старательно, – недовольно буркнул я. – И зачем тебе только часами ходить с ним на прогулки?
– Затем, что если я начну отваживать женихов, люди скажут, что это неспроста, и захотят узнать, почему. Чтобы ложь была убедительной, Викс, – изрекла Сабина, – нужно, чтобы люди искали ответы на свои вопросы в другом месте.
– И все равно, не пойму, зачем тебе часами ходить с ним под ручку? Или сидеть, склонившись над книгой, голова к голове? – не унимался я.
– Ревнуешь? – поддразнила она.
– Нет!
Ну разве совсем чуть-чуть.
Сабине, похоже, все ее женихи были на одно лицо – кроме двоих: тощего застенчивого мальчишки-патриция по имени Тит, разговаривая с которым она кокетливо морщила носик. Вторым был трибун Адриан. Костлявый сопляк с фиалками меня не волновал – ему было всего шестнадцать, и его смелости едва хватало на то, чтобы во время своих визитов трясущимися руками сунуть Сабине букетик фиалок и, заикаясь пролепетать робкий комплимент. В отличие от Тита, Адриан наносил визиты дважды в неделю, и тогда они с ней часами гуляли по саду и, голова к голове, вели бесконечные беседы. То есть Адриан наклонял к ней свою мощную голову, подбородок же Сабины был гордо задран вверх под тем же углом, как то бывало, когда она ночью смотрела на меня с подушки.
– Не вижу причин для ревности, – сказала Сабина и потерлась носом о мой нос. – Ты думаешь, Адриан вливает мне в уши мед своих комплиментов? В последний раз мы с ним говорили
– Именно. – То есть те самые вещи, в которых я не разбирался.
– Но в основном его разговоры вертятся вокруг Греции, – продолжала Сабина, как будто не заметила издевки в моем голосе. – Он постоянно рассказывает про Афины. По его мнению, центр цивилизованного мира – это Афины, а вовсе не Рим. Он может разглагольствовать про них часами. Неудивительно, что за его спиной его называют Греком.
– Я называю его тупым недоноском и могу сказать ему это прямо в лицо.
Сабина рассмеялась в темноте.
– А мне бы хотелось побывать в Афинах. И в Брундизии. И в сотне других мест.
– Тебе мало Рима?
– А почему ты сам вернулся в Рим, Викс? – Сабина оторвала голову от подушки. В темноте ночи ее голубые глаза казались мне черными омутами. – Ведь твоим родителям он был ненавистен.
– А мне – нет.
– Рим сделал тебя рабом. Рим заставил тебя выйти на арену и с мечом в руках сражаться за свою жизнь. Рим едва не убил тебя.
– Это не Рим виноват, а его чокнутый император. Но его больше нет, и не вижу причин, почему мне нельзя суда вернуться. Отец, конечно, был против, но я…
– А-а-а.
– Что, а-а-а? – нахмурился я.
– Твой отец ненавидел Рим, и поэтому ты его любишь.
Я пожал плечами:
– Дом на вершине горы в Бригантии стал слишком тесен для нас с ним. Отец, он ведь такой рослый и сильный.
– Я помню, хотя близко видела его всего раз – он был весь в крови, глаза полны ненависти. Мне он напомнил огромного раненого пса, свирепого, закованного в цепи, которому хотелось одного – умереть. Впрочем, ты был точно такой. Вы вообще с ним похожи.
– Сам знаю.
Мой младший брат пошел в мать – темноволосый и темноглазый. Зато я был ходячей копией отца, и скажу честно, мне надоело это слышать. У нас с ним были одинаковые рыжие волосы и серые глаза, я был всего на палец ниже его ростом и, как и он, широк в плечах. А еще я был левшой, как и он, и умел так же ловко обращаться с оружием. Ну, так что из этого?
– Но ведь я не он.
– Конечно, не он, – согласилась Сабина. – В один прекрасный день ты его перерастешь.
– Ты хочешь сказать, что я стану выше его ростом? Лично я…
– Я не про рост. То есть не в прямом смысле слова. Вся Британия будет для тебя слишком мала, не говоря уже про отдельную гору. Даже Рим, и тот будет для тебя мал.
– Спасибо. Я подумаю, – пообещал я и, зевая, прижал ее к себе, и вскоре меня сморил сон.
– Спи, Викс, – шепнула мне на ухо Сабина, или же мне это почудилось. – Спи, и пусть тебе приснятся твои звезды, те, что поведут тебя к славе. Что бы ты ни говорил, готова поспорить, что ты еще больший мечтатель, чем я.
Раз в неделю семья сенатора Марка Норбана обедала во дворце вместе с императором и императрицей. Но я никогда не сопровождал их туда. Во дворце наверняка еще могли оставаться рабы и стражники, которые помнили меня в те дни, когда я был игрушкой Домициана. Но по мере того как приближались Сатурналии, стало ясно, что встречи с Траяном мне никак не избежать: император со всей своей свитой должен был пожаловать на пир в дом Норбанов.