Империя ангелов
Шрифт:
Тогда маленький Эрикссон, вместо того чтобы тянуть за веревку, обошел теленка и дернул за хвост. Теленок тут же зашел в хлев. Повзрослев, через сорок лет этот ребенок придумал «эрикссоновский гипноз», во время которого на пациентов воздействуют мягкими убеждениями и парадоксальными предложениями. То же действие родители могут проверить, когда в комнате у ребенка беспорядок, его просят убраться, а он отказывается. Если увеличить беспорядок, принеся еще больше игрушек и одежды и бросив их как попало, ребенок в конце концов скажет: «Папа, прекрати, нужно убраться».
Тянуть в неверном направлении иногда
Если взглянуть на историю, «парадоксальное предложение» сознательно или несознательно, но постоянно используется.
Потребовались две мировые войны и миллионы жертв, чтобы придумать Лигу наций, а потом ООН. Потребовались свирепства тиранов, чтобы изобрести права человека. Потребовался Чернобыль, чтобы осознать опасности плохо обслуживаемых АЭС.
153. Жак. 22 с половиной года
Великий день наступил. Роман «Крысы» вышел из типографии. Завтра люди смогут найти его в книжных магазинах. Значит, все завершено. Я держу его в руках. Я его ласкаю. Я его обнюхиваю. Так вот за что я так долго боролся. Какой шок! Вот он. Как ребенок, которого вынашивали долгие годы.
«Крысы».
Первая эйфория прошла, и меня охватывает чудовищная тоска. Когда эта книга была во мне, она меня наполняла. Теперь я опустошен. Я осуществил то, ради чего появился на свет. Все кончено. Уйти в кульминационный момент успеха, не дожидаясь неизбежного спуска, вот самое лучшее.
Жизнь больше не имеет смысла. Мне остается только умереть. Нужно убить себя сейчас, тогда жизнь останется чистым счастьем. Значит, самоубийство. Но каким образом? Как всегда, практическая сторона для меня сложнее всего.
Где достать револьвер, чтобы пустить пулю в голову? Я не хочу прыгать в реку, чтобы утопиться. Вода такая холодная. Я не решаюсь спрыгнуть с крыши, у меня боязнь высоты. Принять таблетки? Но какие? К тому же я уверен, что с моим невезением я их все вытошню. Остается метро, но у меня не хватает храбрости броситься на рельсы.
В довершение ко всему я где-то прочел, что четыре самоубийства из пяти неудачные. Те, кто стреляет себе в рот, просто вырывают верхнюю челюсть и остаются изуродованными. Спрыгнувшие с шестого этажа ломают позвоночник и на всю жизнь прикованы к инвалидному креслу. Наевшиеся таблеток убивают пищеварительную систему и медленно умирают с ужасными болями в желудке.
Я решаю повеситься. Это меня больше всего пугает и в то же время неосознанно притягивает. Я знаю, что создан именно для такой смерти.
Я отдаю кошку (совершенно спокойную) на некоторое время соседке. Закрываю дверь на ключ. Задергиваю занавески. Закрываюсь в туалете и привязываю галстук к светильнику.
Именно в туалете мне всю жизнь было хорошо. Мне кажется нормальным, что здесь я и умру. Я забираюсь на табурет, считаю до трех и опрокидываю его. Вот я и вишу над полом.
Узел сжимается. Я задыхаюсь. Конечно, сейчас не до нежностей, но должен констатировать, что вот
Паук, долгое время прятавшийся в правом верхнем углу туалета, перебирается на меня. Он рад, что появился новый выступ для паутины, состоящий из моего висячего тела. Паук начинает плести паутину между моим ухом и концом облицовочной доски. Когда он движется рядом с мочкой, мне щекотно.
Это дольше, чем я думал. Надо было резко спрыгнуть, чтобы сразу сломать себе шейный позвонок.
Воздух кончается. В голове шумит. Я тщетно пытаюсь кашлять, чтобы ослабить давление в горле. Его сжало очень сильно. Я вспоминаю свою жизнь. Книга, крысы, кошки, Гвендолин, Мартин, мадемуазель Ван Лизбет, издатель Шарбонье… Все-таки это был скорее хороший фильм.
А все ли его эпизоды я действительно узнал? Черт, может, на этой планете я могу еще любить других женщин, написать другие книги и ласкать других кошек? Паук подтверждает это, забравшись мне в ухо. От этого очень неприятно шумит в голове.
Наверняка это все моя врожденная нерешительность, но я больше не хочу умирать. Я начинаю дергаться, пытаясь развязать узел. Я взялся за это слишком поздно, однако мне везет. Я плохо закрепил светильник, и один винт вываливается. Я падаю на пол. За мной следует светильник, который падает мне на голову. Вздувается шишка.
Ай!
Ну вот, я все еще живой. Этот опыт делает мне окончательную прививку против самоубийства. Во-первых, это очень больно. Во-вторых, я говорю себе, что самоубийство — худшая из неблагодарностей. Покончить с собой — значит признать себя неспособным принять подарок жизни.
К тому же я чувствую ответственность по отношению к своей книге. Она опубликована, нужно ее защищать, устраивать презентации, объяснять ее.
В ходе первого интервью журналист принимает меня за специалиста по крысам, написавшего научно-популярное произведение. Меня изредка приглашают на радио- и телепередачи, где собеседники редко прочитали больше четырех страниц. Меня просят кратко пересказать содержание. Упрекают за рисунок на обложке. Как будто это я его выбирал… Немногие статьи, действительно рассказывающие о моей книге, появляются в рубриках «животные» или «наука». Один журналист без колебаний пишет, что я — пожилой американский ученый.
Ни один рецензент не понимает моего намерения: я говорю о людях через поведение животных в обществе. Я в отчаянии. В тех редких случаях, когда мне дают слово, вопросы не позволяют объясниться. Меня спрашивают: «Какова средняя продолжительность жизни крыс?», «Сколько детенышей в одном помете?» Или вот: «Как от них эффективно избавиться?»
Я бы так хотел поговорить хотя бы раз с философами, социологами, политиками. Обсудить решетки заранее определенных ролей, трудности выхода из отношений эксплуататор-эксплуатируемый-автоном-козел отпущения. Но единственным собеседником, которого мне предлагают на одной радиостанции, является специалист по крысиным ядам, который любезно перечисляет все находящиеся в распоряжении людей химические продукты для устранения крыс. Дебаты начать трудно. Остается надеяться на чудо, что о книге пойдет слух. Я ничего больше не могу для нее сделать. Моя задача выполнена. Нужно выкинуть все из головы. Как? Телевизор! Новости.