Империя мечты
Шрифт:
Нет, не строгость или возмущение снизошли на столь прекрасный лик принцессы, то было другое. Невольное восхищение призывало в спутники игривое кокетство, что так и преобразились в глазах прекрасной красавицы-принцессы. Вот так, во всём блеске и отразилась ещё одна грань ох дивно красоты невероятной. Изящно и искренне!
О-о! Это было достойное поражение, которое и возводило её на вершину. Она признавалась в этом. Что поделаешь. Но какое расположение духа! Какая высота!
8
Было обо что
Старый король и забыл на время образ того нахального нангольского хана с истинно разбойничьей рожей, деда вот этого благородного юноши по отцовской линии, что совершил когда-то, в пору юности его, дерзкий набег на земли кранков, в котором и выразился в полном блеске такой яркий полководческий дар. Не растревожило его душу то дальнее прошлое. А всё это из-за непонятной ему благосклонности вот к этому благородному юноше.
Ламилия же так и пристала к старшей сестре с одними лишь расспросами касательно молодого человека, с которого она в тот вечер и не сводила глаз. Интерес так и метался в юной душе.
Благодушная королева, никогда не влезавшая в дела мужа, не совавшая нос в самые дебри замысловатых лабиринтов витиеватой политики, сугубо внешних дел, призадумалась таки об исконной цели столь неожиданного визита. Помимо воли своей, таким порывом, исходящим изнутри, так и захотелось ей чем-то помочь этому юному хану, прибывшему сюда явно по какому-то важному государственному делу касательно его родных земель. Быть может, был в этом лишь голос материнского чувства, касательно детей и своих, и чужих?
Но не одна королева призадумалась об истинности визита этого молодого хана. Не менее, если не более заинтересованным лицом оказался герцог Ронтанский, чьё сердце, не достигшее границ высокой чести, самих берегов благородства, так и заметалось, засуетилось в суетно тёмных подвалах мрачно низкой души. И было от чего?
Ну, а каково же было состояние душ главных героев вот этого всегда пышного королевского бала, казалось бы, пожелавшего, подобно всем остальным таким же мероприятиям, кануть в лету, но всё же остаться таки явлением столь знаменательным в череде важнейших событий в славной истории Кранции?
В прекрасном расположении духа прибыл хан Аурик в своё расположение. Как ловко он провёл эту чертовку, само порождение высоких, чересчур высоких дум о собственной персоне. Как умело он заманил её в засаду, кротко, укрывшись печатью тихого незнания, выслушивая её заострённые слова, как лезвие сабли из гамасской стали, а затем умело, будто
Но было ещё одно, что заставило возрадоваться его непомерно, всколыхнуться сердцу, увести разум в неведомые дебри. Но что?
В глазах её читалось совсем другое, не то, о чём подумал он при первой встрече, при первом взгляде там, в тронном зале, где она восседала точно гранит, само воплощение твёрдости и непоколебимости. И овеянная легендами вот эта беспримерная вершина драгоценностей – «синяя звезда» не вызвала и блеска в её глазах, изумительных глазах.
Там, во время бала, довелось мгновением узреть чистоту искреннюю, которую только и украсили лучистые блёстки и искорки игривого кокетства, что были не заготовкой какой-то, таким приёмом, а проявились впервые и непринуждённо, и познал он это не разумом, но сутью далёкой от сознания. Вот такое оружие прекрасной половины человечества! И во всём этом оно утверждалось помимо воли, помимо разума, но какой-то силой непреодолимой, идущей оттуда, из глубин души, что и отразилось в биении сердца. Такого не было с ним никогда.
Алиния всегда приходила в академический сад королевского дворца на утренней заре, где уверенно вёл её к премудростям различных сторон бытия сам учёный-философ Гидро. Первые лучи с нежностью кроткой медленно и плавно преображали всегда вот это пространственное великолепие, созданное цветами, небольшими кустарниками и такими же деревцами, где главную роль творения играли человеческие руки. Но пришла сегодня, сейчас, она отнюдь не на рассвете дня, а вот сразу, же, после королевского бала, что, ни на есть, перед наступлением самой ночи. Такого не было никогда, такое случилось впервые.
Зажгла факел у входа и присела на скамейку под раскидистыми ветвями душистого дерева дальних земель, что ароматом своим вдохновляло каждый раз, давая как бы простор разгулявшемуся разуму. А разум так и отправлялся в свободное плавание всё дальше и дальше от берегов тяжёлых дум. Это место целиком принадлежало её душе. Но разве кто знал об этом?
Вспоминала все детали этого бала. Но ведь раньше-то она относилась с изрядной долей равнодушия к празднествам различного рода, ибо душа её, подчинённая пытливому разуму, стремилась лишь к просвещению, к тому пути, что был уготован ей чуть ли не с рождения. Но вот что-то дало сбой в этих планах, и свернула она куда-то вбок от определённой линии. Что послужило этому?
От хана так и веяло благородством врождённым, как с молоком матери и кровью отцовской, что так и шептала, говорила, кричала ей интуиция, проснувшаяся нежданно и вставшая в полный рост. Всё давало знать о том, что не в салонах, и не в каких-то особенных школах аристократии воспитывался он, сын ханской династии, прямой потомок великого завоевателя. В глазах его зримо предстали и тревоги, и боли, и надежды, что цепью тугой связали молодого хана с его народом. А ведь и её учат этому. И выходило так, что они в какой-то мере были как два сапога пара. И в этом ощущалась вот такая неведомая близость душ по этому пути жизни, что в королевстве её, что в ханстве его.