Империя (Под развалинами Помпеи)
Шрифт:
– Эту ночь, – шептала Децию жена Луция Эмилия Павла взволнованным от страсти голосом, – я буду для тебя пламенной розой, воспеваемой в этом гимне Катуллом; но Подожди немного, пока окончится процессия.
Проговорив это, она положила свою дрожавшую руку в руку молодого патриция.
А хоры продолжали воспевать «Мать Венеру, всесильным дыханием которой животворится все в мире, ею обольщается, и где все существующее послушно велению любви».
– Слышишь? Слышишь? – шептала Юлия Децию в страстной экзальтации.
Нас всех соединяет Любовью Гименей…. [117]доносилось к ним из последних рядов, выходивших из храма.
При этих словах Юлия, подобно Менаде, обезумевшей от страсти, [118] увлекла за собой Деция Силана, и они скрылись
Между тем звуки религиозной песни замирали вдали, среди густых миртовых кустов, где в это время толпа, опьяненная сладострастием, предавалась бесстыдным мистериям, отличавшим этот праздник. Другие же при свете импровизированных факелов, расположившись на траве, ели, пили, обнимались и обменивались страстными поцелуями; словом, все предавалось оргии вокруг храма богини любви. Вот каким образом древний Рим встречал наступление весны.
117
Об этом гимне, полный перевод которого Курти дает в своем другом сочинении (Pompei e le sue Rovine, Cap. XXI, i Lipanari), он говорит следующее: «Он исполнялся при церемониях во время весенних праздников Венеры» (Pervigillium Veneris) и ученые долго трудились над отысканием его автора. Альд Мануций и Эразм приписывали его знаменитому Катуллу, но он слишком скромен, чтобы принадлежать этому поэту. Юст Липсий приписывал его одному из поэтов эпохи Августа. Скалигер – другому Катуллу, о котором упоминают Ювенал и Марциал и т. д.
118
Менадами назывались вакханки. Такое имя давалось им, потому что во время священных оргий они приходили в состояние безумного экстаза, бегая с распущенными волосами и полуобнаженные, с тирсом (жезлом Бахуса) в руках. Еврипид утверждает, что менады умели сохранять свое целомудрие и в таком экзальтированном состоянии, защищаясь тирсом от тех мужчин, которые готовы были совершить над ними насилие; но Ювенал высказывает иное мнение, а Ликофров называет вакханкой женщину, предавшуюся разврату.
И не один только народ отдавался таким оргиям накануне праздника Венеры; в них принимал участие весь Рим, начиная с самого высшего и кончая самым низшим классом его населения, мужчины и женщины, свободные и рабы.
«Самый шумный из праздников Венеры, – пишет один из новых историков, – происходил в апреле месяце, посвященном богине любви, так как в течение этого месяца все, существующее в природе, пробуждается к жизни и кажется, что сама земля открывает свою грудь весне для поцелуя.
Апрельские ночи проводились за банкетами, вином, танцами, пением и прославлением Венеры на зеленых лугах и среди ветвей, украшенных цветами. Вся римская молодежь принимала участие в удовольствиях этих ночей со всем пылом своего возраста, между тем как старики и старухи оставались дома, под покровом своих пенат, чтобы не слышать этих криков радости, этих песен и не видеть этой пляски. Иногда, по поводу таких апрельских празднеств, в некоторых нескромных домах устраивались свободные танцы и пантомимы, в которых изображались выдающиеся эпизоды из мифологической истории богини Венеры, так, например, суд Париса, сети Вулкана, любовные похождения Адониса и другие сцены из этой нескромной, но поэтической мифологии. В этих пантомимах действующие лица, являясь голыми, с такой свободой изображали все жесты и действия влюбленных богов и богинь, что Арнобий, упоминая об этих пластичных забавах, говорит, что Венера, мать царственного народа, является тут пьяной Вакханкой, предающейся всякого рода бесстыдствам, свойственным низкой публичной женщине». [119]
119
Dufour, Histoire de la Prostitut., cap. XlV.
Поэтому нет ничего удивительного, что на упомянутом празднике присутствовала Юлия, как и прочие римские матроны, пришедшие сюда под предлогом чествовать вышеописанными церемониями Венеру-родительницу, а на самом деле для того, чтобы предаться потом разнузданному разврату.
Спустя некоторое время наша влюбленная парочка вновь появилась близ храма Венеры и Купидона. Религиозные песни давно уже смолкли, но миртовые рощицы были оживлены более прежнего, и поклонники богини, но уже не Венеры Гамелии, а Венеры Эпитрагии, [120] усердно приносили ей пламенные жертвы, повсюду, где только могли!
120
Epitragia одно из названий Венеры. Легенда объясняет это название следующим образом. Собираясь в Колхиду, Тезей получил от оракула приказание взять себе проводником в это путешествие Венеру; и в ту минуту, когда он на берегу моря готовился принести ей в
– О моя божественная Юлия, – говорил Деций Силан, – эти празднества будут длиться три ночи: согласна ли ты и в две остальные дарить меня таким блаженством, каким подарила меня сегодняшняя ночь?
– О мой Деций, я желала бы этого, – отвечала она, – но тебе известно, что жестокая Ливия зорко следит за мной, и как знать, быть может, и в эту ночь она приказала своим шпионам следовать за мной повсюду; я беспокоюсь за тебя, за твою жизнь; я боюсь, чтобы Август не узнал о том, что ты провел эту ночь со мной.
Говоря это, Юлия опускала свой головной покров все ниже и ниже, так что трудно было бы постороннему узнать ее под ним.
– Дело в том, что по прошествии этих дней я должен уехать из Рима; это необходимо для того предприятия, которое я поклялся выполнить.
– Так скоро?
– Необходимо: время бежит, Луций Авдазий назначил шестимесячный срок для приведения к концу своего предприятия, а между тем для осуществления его нужно еще совершить далекое и опасное путешествие. Не в Риме приходится искать необходимых нам людей. Именно сегодня утром мы с Авдазием окончательно составили наш план, и ты, Юлия, можешь во многом помочь нам.
– Каким это образом?
– Не приобрела ли ты на днях молодую и красивую невольницу-гречанку?
– Да, только вчера, и я уже полюбила за многое Неволею Тикэ.
– Эта-то, именно, невольница Должна служить наградой за нашу экспедицию.
– Так ты любишь ее? – спросила Юлия быстрым и резким тоном ревности, освобождая свою руку из-под руки Деция Силана.
– Нет, нет, божественная Юлия; я даже не знаю ее. Помпейский навклер, привезший ее на своем судне из Греции, вот кто в отчаянии от разлуки с ней; и он так ее любит, что готов приобрести ее за какую бы то ни было цену; я уверен, что он даже женился бы на ней, если бы не принадлежал к роду патрициев, а она не сделалась бы невольницей; но, не делая ее своей законной женой, он охотно возьмет ее вместо жены. [121] Этот-то навклер мог бы свезти нас, меня, Авдазия и еще нескольких наших друзей, к тем далеким берегам, где бы мы могли приготовить средства к похищению твоей матери; в вознаграждение же за это он получил бы, чего он и требует, твою невольницу Тикэ.
121
Наложница по римским законам была в доме uxoris loco (вместо жены), поп uxoris jure. Вот что пишет по этому поводу автор этого романа в своей книге Rovine di Pompei: «Существовало еще другого рода сожительство между мужчиной и женщиной, дозволенное законом и особенно законами Юлия и Паппии Поппеи, названной конкубинатом и имевшее место обыкновенно между лицами, не могшими вступить между собой в брак. Конкубиной называлась, таким образом, женщина дурной славы, или отпущенница, или невольница. Конкубинатство между господином и его отпущенницей было самым частым явлением, покровительствуемым законом».
Юлия взяла вновь под руку Деция Силана.
– Пусть будет так, – отвечала она. – Хотя я рассчитывала иметь эту милую и образованную девушку постоянно при себе и сделать ее поверенной всех моих тайн. Если бы мать моя потребовала от меня еще больших жертв, то и тогда я согласилась бы, не задумываясь.
– А для брата?
– Также и для него.
– Но навклер, прежде нежели отправиться с нами, потребует гарантии.
– Разве ему будет недостаточно слова внучки Августа?
– Он купец и к тому же моряк. Подумав немного, Юлия отвечала:
– Послушай меня. Здесь не место продолжать разговор об этом. Посмотри: вот там, в тени, стоит пара, которая, как будто, подозрительно наблюдает за нами, и нам следует разойтись. Ты иди к ним навстречу и постарайся узнать, кто они такие; я же пойду в противоположную сторону, где ждут меня мои слуги. Жди от меня скорой вести, а до того видайся почаще с помпейским навклером и дай ему понять, что он получит обратно свою возлюбленную.
С этими словами, сильно пожав ему руку, Юлия оставила его и тайком скрылась за храмом.
Деций Силан быстрым шагом пошел навстречу к той паре, на которую указала ему Юлия и которая стояла в конце аллеи. Это были известные уже читателю Процилл и Ургулания. Хотя они поспешили зайти за миртовый куст при приближении к ним Силана, но, тем не менее, последний разглядел их своим зорким взором.
– Клянусь Венерой! – воскликнул Силан, узнав их. – Я думал, что только мы, патриции, охотимся за красавицами из простого народа; оказывается, однако, что и рабы охотятся за нашими матронами. Ха, ха, ха! – и он продолжал хохотать, проходя мимо них.