Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»
Шрифт:
– Картошка, но и та мелкая, но все равно только она от цинги и уберегла. Да лук еще, чеснок. Худо здесь – лето короткое, не вызревает толком ничего. Стекло было бы, так теплицы поставили, как в Петербурге, да с печью – сейчас малосольными огурчиками баловались бы. Ну что, брат, еще по одной накатим?
– Наливай, Гриша. – Алехан с нескрываемой печалью посмотрел на бутыль – там плескалось едва на три пальца мутной жидкости.
– Для тебя и держал, Леша. Последняя. Вот ягоды пойдут, тогда бражку поставим, а там и перегоним в царском агрегате.
– Да уж, живете вы голодно,
– Гвардейцев подождем, с закатом подойдут.
– Золото близко моете? Оттого и острог не на самом Юконе поставили, а здесь?! А ничего – место удобное.
– От реки дюже далеко, да и нет в ней пользы. Течение быстрое, и хрен его знает, где у нее устье. Твои водоплавающие ничего не узнали?
– Отправили нынче одного на коче, а я сюда. В сентябре известно будет. Но, мыслю, от острога до устья тысяча верст будет.
– Не меньше, – согласился с братом Григорий и разлил по чаркам самогон. Орловы чокнулись и выпили залпом. Закусывать рыбой не стали, Алехан разломал пальцами вытащенную из кармана головку чеснока, им и перебили сивушный запах.
– Наш чесночек, с крепостицы. – Алехан понял вопросительный взгляд брата. – Чуток сохранилось. А что морячки из овощей привезли, так до весны поели – орава-то изрядная стала, еле прокормились. Зато хлебушка вволю – пятьсот пудов зерна да муки столько же. Худо, что попортили много. Подмочили плаванием, или затхлой мучица стала.
– Что сову об пень, что пнем сову – все едино. Что на телегах от Якутска хлебушек до Охотска везти, а там кочами сюда, что из Петербурга. Год нужен, никак не меньше. Оттого из трех пудов два портятся безнадежно. Зерно еще можно на самогон пустить, а с мукой что сделаешь?! Капуста нужна квашеная, морковь, лук – где все это в достатке взять?! Здесь худо растет…
Григорий заскрипел зубами от сдерживаемой ярости. Не сказать, чтобы впроголодь жили, но мясо и рыба уже в горло никому не лезли. По ночам яичница даже снилась, с кровяной колбаской, на сальце поджаренная, лучком зеленым посыпанная, да миска с квашеной капустой, антоновскими яблоками сдобренной и маслом постным приправленной. И с огурчиком соленым, что на зубах хрустит, под чарочку анисовой.
– Я говорил с капитаном Игнатом Хорошкиным, что командование принял, бриг до нас довел, – Алехан заговорщицки наклонился над скудным столом, отпихнув блюдо с запеченным в золе лососем. – Брат он нашего Семена, помнишь?
– Помню, – отозвался Григорий, нутром ощущая, что разговор пойдет не просто серьезный, а о крайне важных делах. – Его матросы в Кронштадте смертным боем лупили, но он выжил…
– Государь наш с испанцами лясы точит, чтобы они нашему кораблю препятствий не только не чинили, но и приятственность оказывали. Там на юг их край лежит, Мексикой именуемый. Игнат видел – изобилен зело, что хошь растет. Кукуруза, пшеница, овощи разные. Персики, виноград, цитроны всякие. И много там всего. Им продавали! Чуешь, чем дело пахнет, брате?
– Растолкуй, – только и ответил ему Григорий. Но печенкой почуял, что знает Алехан, что говорит.
– Мягкую рухлядь,
– А ведь это выход, – после короткого раздумья отозвался Григорий, – мы питанием себя полностью обеспечим, в три горла есть будем. Стой! Бриг один, а если в Охотске его отберут? Кораблей хороших там нет, сам видел.
– Новость одна еще есть, дюже важная. Игнат с Петром Федоровичем до отплытия самолично беседовал. Государь ему пообещал, что отправит на Камчатку эскадру из нескольких кораблей, и якобы для этого похода аглицкого адмирала пригласили. Весной прошлого года отряд сей должен был отплыть – так что, мыслю, хотя бы пара кораблей должны уцелеть и к августу до нас добраться. Иль на Камчатку, что тоже не худо…
Ларга
– Извольте покушать, ваше величество!
Нарцисс сноровисто заставил барабан мисками, накрытыми салфетками. Петр вздохнул – суровость быта короля Карла Двенадцатого его тяготила, но имидж того стоил. В армии о том разговоры до сих пор ходили.
– Так, что там у нас на завтрак сегодня, Нарцисс?
Он вопросил машинально, прекрасно зная, чем его кормят. Приподнял одну салфетку, другую – невольно закрутил носом. Все из солдатского котла лейб-егерей, не Петергоф, конечно. Женушка до такого нарочитого аскетизма никогда не дойдет – придворные не поймут-с. Зато ему ясно, что с солдат надо требовать соответственно харчу и кормежку контролировать.
В одной миске была набившая уже оскомину желтая кукурузная каша, чуть приправленная маслом. Коронное блюдо в этих краях, недаром местное население мамалыжниками называют. Без привычки трудно ее есть русскому человеку, но приходится, куда деваться, раз другого блюда в меню не имеется. Картофель еще здесь не сажают, рис тем более. Налегают на каши – перловую, что «шрапнелью» в его время в армии называли, ячку, изредка гречку и прочие – зерновые здесь в ходу, сеют помаленьку.
Во второй миске было мяско с подливкой – время от времени каптенармусы забивали приведенные с еще пока не русской, но, по сути, уже и не польской Подолии стада коров или покупали их у местных крестьян. Но последние живут бедно, овощи, фрукты и вино в ходу и дешевы, но так прямо голь перекатная.
Местные господарчики селян своих налогами душат, османы свою долю тоже гребут, на церковь десятину пожертвовали, и что в остатке? Кукурузу токмо и жевать, благо урождается хорошо, солдаты в ней, как в лесу, с касками теряются.
Два сваренных вкрутую яйца, миска черешни на десерт. А еще куски мягкого и пышного белого хлебушка да ломоть ржаного душистого – с пылу-жару прямо из солдатской пекарни. Четыре года прошло, пока их вместе с полевыми кухнями в армию приняли и производство кое-как освоили. Как раз к войне и успели.