Империя статуй
Шрифт:
Жадность и ненасытность Авеля привели к тому, что морозным ясным днем я разродилась двойней. К моему удивлению, на свет родились горгоны, способные принимать облик драконов, что они и продемонстрировали сразу после рождения. К сожалению, роды прошли тяжело. Я сильно ослабла и вскоре тяжело заболела, пребывая дни напролет в полудреме. Я не могла успокоить Авеля, сидящего у постели с лицом белее снега, не могла утешить Флоки, решившего выместить свою злобу на ничего не соображающем драконе, и не могла взять за руку Рэнгволда, мечущегося по замку в попытках успокоиться. Сильно переживали и дети, которых не пускали в мою комнату. Сквозь пелену сна я слышала
Имена новорожденным я смогла дать лишь тогда, когда мое тело окрепло. Авей и Сидгир оказались удивительными серебровласыми мальчишками, забравшими у обоих родителей те лучшие качества, которые только могла даровать им природа. Щедрые на шалости, вечно смеющиеся, братья росли громкими непоседами, которым и целого мира было мало. Они часто промышляли на кухне, втихую утаскивая сладости, разрисовывали красками стены дворца, а после получали знатный нагоняй от отца, неделю показывая себя образцами идеального поведения. Отличало их лишь одно: Авей любил проявлять свою драконью сущность, тогда как Сидгир был ближе к горгонам.
Во дворце более не было тихо, и каждый день полнился громким смехом и треском чего-то падающего да разбивающегося. Мы всегда обедали и ужинали всей семьей, и, пускай посреди идиллии возникали редкие ссоры, примирение приходило удивительно быстро, что, как я смела надеяться, говорило о возникших между нами крепких узах. Я старалась быть заботливой и внимательной матерью, но дети навсегда оставались для меня детьми, сколько бы лет им не исполнилось. Айварс, которому исполнилось двадцать два года, относился к этому снисходительно с легкой улыбкой на губах, шестнадцатилетний Волред кривил лицо, отмахиваясь от ласки. Двойняшек и вовсе было не обнять, покуда они сами не приходили за материнской любовью, зато принцессы всегда были подле меня, держась за ладошки. Двенадцатилетняя Сильвия и семилетняя Вестерия уже в столь юном возрасте показывали себя настоящими благородными наследницами, любящими красивые платья и пышные банкеты. Сильвии нравилась верховая езда. Вестерия очень любила рисовать.
Пускай дни были насыщенными, они тянулись быстро.
Но просить время остановиться я не смела.
Каждое мгновение было прекрасным.
Глава 37
Я хорошо помню своё детство.
Это была позабытая всеми деревенька, окруженная бесконечными пашнями, расплывающимися на горизонте под палящим солнцем. Сорок старых изб жались друг к другу, клонясь к земле, и единственный колодец посреди вытоптанной площади знаменовал собою центр с тремя лавками, одну из которых вскоре пустили на дрова. Земля не была плодородной, и урожай обычно выходил скупым — его едва хватало, а потому пашни с каждым годом становились лишь больше. Они тянулись к небольшому лесу, что спасал всех от холода в жестокую зиму, наполняя поленницы до верхов, и не было задачи важнее, чем подкидывать дрова в старую печку, чтобы не замерзнуть в ветхой избе.
Мы всегда жили бедно, и грязная рубашка, купленная на вырост, служила мне платьем до пяти лет, пока не стала совсем уж мала. Вместе с другими деревенскими детьми я бегала босиком по только скошенной траве, купалась в мелкой речке, ниже по течению которой стирали белье, и играла в лесу, не боясь заблудиться. У меня было крепкое здоровье, и болела я редко, но болезни, приходящие с холодами, забирали с собой маленьких детей, и едва снег таял, на кладбище в восточной части деревушки появлялось несколько новых надгробий.
Порою
Летний ветер коснулся черной кленовой листвы, из-за чего пробивающиеся сквозь шуршащую завесу лучи на миг померкли. Вновь упав мелкими пятнами на землю, они озарили порхающие в воздухе пылинки, что, искрясь и переливаясь золотом, не собирались падать на шелковистую траву. Где-то высоко в ветвях громко пели птицы, а у самых корней бегали два серебровласых мальчика, не знающих о том, какого это жить в вечном страхе за свою жизнь. Неподалеку от них стояли две прекрасные принцессы, не ведающие голода и пробирающего до костей холода, а рядом с ними, скрестив на груди руки осматривал высокие колонны красивый черновласый принц, даже не думавший никогда о том, какого это быть всеми ненавидимым.
Они все выросли с улыбкой на губах. Росли счастливыми, любимыми и беззаботными. Взирая на своих детей со стороны, я против воли вспоминала собственное детство, что закончилось прежде, чем я стала подростком. Возможно, оно закончилось гораздо раньше. Сотни лет я провела в пустом Храме, будучи монстром на поводке у людей, будучи палачом над безвинными. Я бежала оттуда благодаря помощи Вестмара в надежде получить дом среди нагов. Не было тех слов, что могли бы описать моё отчаяние, когда я поняла — в этом мире для горгон нет места. Вечная жизнь в страхе. Вечное ожидание незаслуженной кары. Вечное хождение по лезвию, служащему границей между разумом и безумием. Тогда я думала, что медленно схожу с ума.
Белый хвост — ироничный вестник удачи — помог мне попасть в архив. Собственная раса была настоящей загадкой, постоянный контроль помог избавиться от ненужных подозрений. Одна против всех с маленьким беззащитным ребенком на руках. Безумная. Страдающая агорафобией. Называемый кузней склеп положил начало не проходящим ночным кошмарам, вновь и вновь показывая во сне застывшие навеки каменные головы. Сильный страх разрушил единственную защиту, выбросив тело на острые камни — я бы непременно разбилась о них, не будь свидетелями происходящего Рэнгволд и Флоки. Доброта и помощь Сильвии, побег из дворца, неустанная погоня в густом лесу. Страх, страх, настоящий ужас, истинное отчаяние, а после длительная, ломающая разум боль, стихающая лишь от одной-единственной мысли о том, что Айварс в порядке. Холод. Одиночество. Безысходность. Очень долгий сон…
Что было бы со мной, не загляни драконы в тот лагерь? Я не желала думать об этом, боясь представить наихудший конец. Тот конец, в котором я, покидая наполненную страданиями землю, переложила бы все проклятье на своего ребенка. От одной лишь мысли об этом грудь распирает болью. Ожидание сражения. День каменного воздаяния. Оружие в руках судьбы и…Тишина. Приятная и гнетущая одновременно. Разрывающее тело противоречие, которое, к счастью, я унесу с собой в могилу.
На мне все и закончится. Я стала той стеной, что не позволила смерти и дальше блуждать из века в век, ожидая обреченных на ненависть горгон.