Империя Страсти
Шрифт:
Но если она думает, что я отступлю после того, как попробовал ее, она даже не представляет, что ее ждет. Потому что одного раза недостаточно. Мне необходимо снова увидеть, как она извивается, стонет горловым голосом и рассыпается передо мной, как произведение эротического искусства.
Та сцена четырехдневной давности была такой редкой по красоте и удивительно разрушительной. Это единственный раз, когда я видел ее уязвимой, с намеками на покорность, которую я выведу наружу, если это будет последнее, что я сделаю.
Аспен Леблан это война, которую я собираюсь завоевать и поставить на колени.
Буквально.
Я снова фокусируюсь на Нейте, который выжидающе смотрит на меня.
— Аспен в отпуске.
Он обводит взглядом всю комнату, затем уделяет такое же внимание мне, прежде чем обойти меня кругом, как плохая имитация льва в клетке.
— Ты обкурился по дороге сюда, Нейт? Либо так, либо мне нужно поместить тебя в психиатрическую клинику.
— Я просто проверяю, не попал ли я каким-то образом в параллельную вселенную, поскольку Аспен, очевидно, находится в своем первом отпуске за последние десять лет, и ты действительно знаешь ее фамилию. Я думал, что в твоем репертуаре ограниченных фамилий она носит только титул ведьмы. — сделав целых два круга вокруг меня, он останавливается передо мной и сужает глаза. — Что, блядь, происходит?
Возможно, я недооценил дедуктивные способности Нейта и его собачий нюх, потому что он наблюдает за мной с нулевым шансом, что он это пропустит.
Поэтому вместо того, чтобы сказать правду, в которой я не люблю признаваться даже себе, я выбираю более мягкую версию.
— На нее напали.
Он делает паузу, его лицо становится жестким.
— Когда? Где? Как? Кто?
Все те же вопросы, что и я задавал. И все же я хочу проломить ему голову по нелогичной причине. Например, какого черта он так беспокоится о ней?
— Пять дней назад. В переулке. Физическое нападение. Что касается того, кто, дело все еще расследуется. Она подала заявление, но некомпетентная полиция ничего не нашла.
И не найдет. Потому что я уже позаботился об этом.
— Распространяется ли физическое нападение на сексуальное..?
— Нет. — я резко оборвал его, понимая, что не хочу обсуждать эту тему именно с ним, из всех гребаных людей.
— Хорошо. — он выпускает вздох. — Ну, не очень хорошо, но все же. Насколько она плоха?
— Достаточно плоха, чтобы ее отправили в обязательный отпуск. Ее избили до полусмерти, но она все равно хочет работать как ни в чем не бывало.
— Аспен трудоголик до мозга костей.
До нас доносится звук грохота. Мы с Нейтом смотрим на источник и видим, что Гвен быстро моргает, а у ее ног валяются тарелка и торт.
Ее подбородок дрожит, как когда она была маленькой девочкой и сдерживала слезы.
— Аспен… ранена?
Нейт подходит к ней, обхватывает ее за плечи и тактично оттаскивает от беспорядка. Потому что, зная ее плохие отношения с внешним миром, она наверняка наступит на стекло или соберет осколки и порежется.
— Не сильно, — уверяет ее Нейт. — С ней все будет в порядке.
— Но папа сказал, что все настолько плохо, что ей пришлось взять обязательный отпуск.
Она высвобождается из его объятий и устремляется ко мне.
Гнев и разочарование на ее лице пронзают мою стальную грудь.
— Это ты сделал?
— Что?
— Ты всегда ненавидел ее и обещал заставить
Моя челюсть сжимается так сильно, что я удивляюсь, как она не ломается.
— Следи за языком, Гвен. Я твой отец, а не твой друг, и у тебя нет никакого права обвинять меня.
— Почему нет? Ты угрожал убить ее однажды. Я слышала тебя! Ты мой отец, и я люблю тебя, но ты безжалостен к любому, кто идет против тебя. Я поняла это на собственном опыте, когда ты чуть не убил Нейта, своего чертового лучшего друга, потому что он не послушался тебя, так что прости, если я думаю, что ты способен сделать с Аспен нечто большее.
Я чувствую, как глубоко внутри меня поднимается вулкан, и сжимаю кулаки.
Гвен не замечает этого, потому что она слишком захвачена своими эмоциями, чтобы осознать это.
Нейт, однако, ощущает изменения в атмосфере и защитно обхватывает ее за талию.
Он знает, что я никогда не причиню ей вреда, но он также знает, что она подталкивает меня к самому последнему несуществующему пределу.
— Гвинет, это может быть не то, что ты думаешь, — мягко говорит он.
— Почему нет? — обращается она к нему, но продолжает смотреть на меня с тем же чувством предательства. — Я хотела иметь мать с тех пор, как узнала, что такое мама, пап. Ее отсутствие заставляло меня чувствовать себя пустой, неполноценной личностью, недостойной любви. Я наконец нашла ее после двадцати чертовых лет, а ты вынужден был быть эгоистом. Ты можешь быть таким эгоистом, папа. Ты заставлял меня праздновать все мои дни рождения, хотя я ненавидела их за напоминание о том, что в этот день я была брошена. Но тебя это не волнует, не так ли? Тебя не волнует, что все мои мысли о том, как сблизиться с матерью, которую я наконец нашла, и постоянно находиться в страхе, что я ей не понравлюсь. Она такая умная и успешная, и не думаю, что я смогу сравниться с ней, и это пугает меня, но эти факты ничего не значат для тебя. Ты ненавидишь ее и хочешь, чтобы я тоже ее ненавидела, но я говорю тебе сейчас, что это невозможно. Так что перестань все сводить к себе, папа. На этот раз речь идет обо мне!
В комнате воцарилась тишина. Не считая того, что я скрежещу задними зубами, чтобы не сорваться.
— Нейт, уведи ее отсюда к чертовой матери.
Я удивлен, что говорю спокойно, хотя это спокойствие типа «через секунду я обрушу весь ад».
Он сжимает челюсти, но начинает оттаскивать ее, потому что даже он не хотел бы, чтобы она видела меня в моем нечеловеческом состоянии.
— Нет, я хочу остаться! — она пытается вырваться. — Скажи мне, что это не ты причинил ей боль, папа.
— Уйди к чертовой матери, Гвинет, — рычу я, и она вздрагивает, прежде чем по ее щекам стекают самые отвратительные вещи, которые я когда-либо видел на своей дочери.
Слезы.
Она хрипит, ее лицо становится красным, затем она разворачивается и убегает.
Нейт бросает на меня грязный взгляд, бормочет «пошел ты», а затем следует за ней.
А я? Я хочу пробить стену.
Поэтому я так и делаю и пробиваю кулаком ближайшую стену.
Мои костяшки взрываются от боли, но этого недостаточно, чтобы разбавить образ плачущей Гвен или звук ее обвинений в мой адрес.