Империя тишины

Руоккио Кристофер

– А мы разве не воюем? – пожал я плечами.

– Готов признать, что законы войны имеют приверженцев в Империи. Но Капелла следит за их выполнением, сводя к минимуму побочный ущерб.

– То есть угрожают недовольным лордам биологическим оружием. Но как это все связано со зрелищами?

Архонт Мейдуа выпятил подбородок:

– Мы не похожи на другие народы, сын. У нас нет конгресса, нет правительства. Когда мне нужно издать закон, я просто издаю закон. Старая система с демократией и парламентом лишь позволяет трусам прятаться за ней. Наша сила не в согласии народа, а в его вере в нас.

– Да помню я все это! – выпалил я, сдвигаясь на край стула и возмущенно раздувая ноздри.

Я

не мог простить ему то, что он оставил меня одного с моими ранами. Он ведь мой отец, во имя Земли! Отец. Меня едва не искалечили, а он мне читает нотации. И все же он прав, я не просто мальчишка. Я его сын, и на мне лежит ответственность за наш дом. В этой ответственности есть своя сила, и в подотчетности тоже. Именно поэтому власть лорда лучше, чем парламент. Для лорда не существует оправданий. Если он злоупотребит своей властью, как, боюсь, может случиться с Криспином, то ему недолго останется править. Если же он сохранит хладнокровие, применяя силу, как всегда поступал мой отец, то у него не возникнет особых затруднений.

– Нет, увы, не помнишь! – рявкнул отец, приглаживая прядь вьющихся волос. – Мы не воюем с чернью. Наша цель показать, что мы люди, а не абстрактное понятие. Они должны это осознавать. Поэтому я и послал вас с Криспином на Колоссо, пока сам общался с Эльмирой. Я патриарх Мейдуа, и вы должны были представлять меня и наш дом. Лично. Криспин прекрасно исполнил свою роль. Люди любят его, потому что он показал себя частью их мира. Он сражался на Колоссо, а ты… ты повернулся к ним спиной.

Отец вытащил из рукава кристалл, примерно четырех дюймов в длину и полутора в ширину, и повертел его, словно взвешивая в руке золотой хурасам, чтобы проверить, не фальшивый ли он.

– Одного этого было бы достаточно, но ты умудрился еще и нарваться на хулиганов. Наша власть усиливается, когда люди чувствуют, что мы выше их. Но ты нарушил это понимание.

– Тем, что истекал кровью? – Я не смог сдержать скептицизма в своем голосе.

– Да.

Отец бросил кристалл на стол и снова сел в кресло. Я разглядел его печать – блестящего красного дьявола на темном фоне, – отштампованную на голубоватом кристалле.

– Я думал, наша задача показать, что мы люди, а не призраки.

– Мы должны показать, что мы не абстракция, – поправил отец. – Показать, что мы реальная сила, а не просто люди.

В давно исчезнувшем Египте фараоны должны были вести себя как боги, спокойно и беспристрастно возвышаясь над суетой смертной жизни. Если фараон не оправдывал ожидания, он показывал подданным, что является таким же смертным, и тем самым возбуждал недовольство среди тех, кто поклонялся ему как божеству. Мы мало от них отличались – все лорды до единого. Со своими генетическими усовершенствованиями и повышенной продолжительностью жизни мы были богами даже в большей степени, чем могли мечтать древние фараоны. Отец был всего лишь архонтом, но его владения превышали территорию всей древней Европы, а наше отдаленное родство с императором возносило нас еще выше. Мать моей матери правила не только планетой – своим герцогством, – но и другими мирами. Она была наместницей провинции Возничего, насчитывающей почти четыре сотни планет, и отвечала за них непосредственно перед Соларианским престолом и императором, своим дальним родственником. По материнской линии я приходился родней его величеству и занимал свое место на лестнице престолонаследия, в нескольких тысячах ступеней от вершины. Мой отец тоже принадлежал к особам королевской крови, но состоял в более отдаленном родстве, и прошло уже несколько поколений с тех пор, как Марло в последний раз вступали в брачные связи с императорским домом. Несмотря на нашу древнюю кровь и богатство, которому завидовали многие молодые и более могущественные

дома, у моего отца был лишь жалкий миллиард подданных: припланеченных сервов, ремесленников и рабов.

– Я пошлю тебя в семинарию Колледжа Лорика на Веспераде.

– Нет! – Я вскочил на ноги, и хрупкий стул с глухим стуком опрокинулся на пол. – Не делай этого!

Лорд Алистер Марло посмотрел на меня с искренним удивлением:

– Я думал, тебе понравится. Твое увлечение языками будет там очень полезно. Капелле всегда требуются дипломаты.

– Ты хочешь сказать «миссионеры».

Я едва сдержал усмешку, хорошо зная, что представляет собой Капелла, и презирая ее. Не настоящая религия, как у адораторов древних богов, а всего лишь имперский кулак, смазанный елеем. Циничные имитаторы веры, чьи молебны впечатляющи, но пусты и пропитаны паразитическими традициями. Не более чем инструмент террора и благоговейного страха, самый большой цирк в Соларианской империи. Повиновение из благочестия. Страдание всегда было частью человеческой жизни, но я считал действия Капеллы террором и ненавидел ее.

– Слова, слова, – разочарованно пробормотал архонт.

И тут меня накрыл волной более глубокий смысл этого решения.

– Значит, ты лишаешь меня наследства?

Лицо лорда помрачнело, брови сдвинулись, погружая в тень лиловые глаза.

– Я никогда не объявлял тебя своим наследником.

– Но я твой старший сын! – возразил я.

Мне было тяжело нагнуться и поднять стул, даже неподвижное стояние вызвало ужасный спазм. Невольно представилось, как покрываются трещинами кости, еще хрупкие после лечения стволовыми клетками. Я понимал, насколько слабы мои доводы; старшинство по рождению мало что значило в Империи, решение лорда было куда важней.

– Криспин… – Выговорить фразу целиком никак не получалось. – Криспин…

Отец закончил за меня:

– Твой брат останется со мной и со временем займет мое место, если докажет, что достоин этого.

Я едва не задохнулся, испустив странный звук, не похожий ни на смех, ни на рыдание.

– Чем докажет? Изобьет еще одну служанку? Или зарежет еще одного евнуха в колизее? Да у этого парня в мозгу нет ни одной извилины!

Я стоял у самого стола и смотрел на отца сверху вниз. Он вскочил с быстротой молнии и с размаху ударил меня по лицу. Оглушенный, вдобавок к общей слабости, я опустился на одно колено, но попытался подняться. Впопыхах я оперся на больную ладонь, и хотя проклятый корректив уберег мои пальцы, иглы еще сильней вонзились в плоть, и вспышка боли пробежала по всей руке. Я всерьез ожидал, что сэр Робан, услышав мои завывания, ворвется в кабинет, чтобы выяснить, в чем дело. Но он так и не появился.

– Криспин – твой брат. И я не желаю слышать, как ты говоришь о нем в подобном тоне.

Не ответив, я встал на ноги и собрал последние крупицы гордости.

– Но, отец, я не хочу быть священником!

– Обращайся ко мне «сир» или «милорд»! – заявил мой родитель, проскользнув мимо стола, словно охотящаяся пантера.

Не имея другого выбора, я согнулся в глубоком поклоне, как подобает при обращении к лендлорду. Жалкая, но все-таки месть, поскольку отец таковым не был.

– Я хочу стать схоластом, – сказал я, выпрямившись.

Второй удар пришелся по другой щеке, но я был готов к нему и, дернув головой, устоял на ногах.

– Так вот, значит, что ты хочешь на самом деле? Быть живой машиной у какого-нибудь приграничного барона?

– Я хочу поступить в Экспедиционный корпус и путешествовать между звезд, как Симеон Красный, – ответил я, опираясь здоровой рукой о стол.

– Как Симе… – повторил отец, но умолк на полуслове, презрительно фыркнув.

Еще бы! Даже мне самому это теперь кажется не более чем детской мечтой.