Империя. Исправляя чистовик

Марков-Бабкин Владимир

**** Гилдардо Маганья Герде (1891–1942) – мексиканским генерал, политик и революционер, с 1925 комкор, министр вооружений МФСР 1931-35 года, 1936-40 губернатор штата Халиско.

* * *

РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. РИМ. ДЕТСКАЯ БОЛЬНИЦА BAMBINO GESU. 15 мая 1919 года.

В ушах шумело.

– Государь, вы меня слышите?

Сказано было по-русски. Я с трудом разлепил глаза и проговорил, едва шевеля потрескавшимися губами.

– Слышу…

Передо

мной стояла профессор Гедройц и глядела на меня, как на нашкодившего мальчишку.

– Государь, вы повели себя в высшей степени неразумно. Если бы не проклятая облачность над Сербией, то вы ни при каком условии не легли бы под обмен! Это очень опасно само по себе, а этот идиот, профессор Карини, с перепугу чуть не заменил всю вашу кровь! И особо хочу ответить возмутительный, совершенно несносный и откровенно хамский характер господина Суворина, проявившего верх бестактности, цинично приказав фотографировать вас в момент переливания! Это возмутительно! Нарушение всех норм профессиональной этики и правил частной жизни. Надеюсь, вы повелите его казнить!

– Как они…

Кто «они» угадывать смысла не было, потому Гедройц просто кивнула.

– Кризис миновал. Правда, вашей крови не хватило для стабилизации. Но тут вашему безрассудному примеру вызвался последовать граф Берголо, он, якобы, тоже переболел и его кровь подошла. Да, что там граф Берголо, когда сам Папа Римский порывался! К счастью, его кровь не подошла, да и не болел он. Кстати, Государь, а что вы там говорили про какие-то иммуноглобулины плазмы???

Закрываю глаза и лишь шепчу:

– Я уже не помню…

* * *

РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. РИМ. ДЕТСКАЯ БОЛЬНИЦА BAMBINO GESU. 17 мая 1919 года.

– Миша, меня только сейчас пустили к тебе. Я хочу тебе сказать спасибо. Ты спас их. Ты спас нашего сына.

Ольга стояла за стеклом и счастливо улыбалась, хотя в глазах её стояли слезы.

– Миша, спасибо тебе. Я никогда этого не забуду. Ты – настоящий отец.

Киваю.

Только вот чувствую я себя весьма и весьма хреново. Сердце, почки, печень. Все шалит и от этого общее у меня состояние нестояния. Потому и сижу в кресле, словно тот царь.

Тут в гостевую часть палаты зашли мои тесть с тещей, и Оля тут же официальным тоном спросила:

– Какие ещё будут повеления, Государь?

Качаю головой.

– Никаких. Ступайте, баронесса.

Елена проводила её хмурым взглядом, но затем, повернувшись ко мне, расцвела улыбкой.

– Миша, как мы благодарны тебе! Это чудо! Ты просто совершил чудо!

Виктор приложил кулак к стеклу.

– Миша, спасибо. Я никогда этого не забуду. Клянусь тебе.

Киваю.

– Пустое, Виктор. Не чужие же люди. Как они?

– Уже лучше. Профессор Гедройц отстранила всех наших и прибрала к рукам всю власть. Даже нас выгнала из гостевой.

Усмехаюсь.

– Она

это может. В прошлом году она меня спасла. Она и Маша.

* * *

РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. РИМ. ДЕТСКАЯ БОЛЬНИЦА BAMBINO GESU. 18 мая 1919 года.

В отличие от Виктора с Еленой, которым ход был закрыт, профессор Гедройц меня пропустила не только к самим «виновникам торжества», что неудивительно. Правда перед этим заставила пройти обязательную процедуру кварцевания. Как говорится, Гедройц решила перебдеть, хотя я не только долгое время был «красной зоне», но и буквально слился с заражёнными.

Уж, не знаю, что тут даст кварцевание, но если ей так спокойнее, то ради Бога. Пути Гедройц неисповедимы. Очень своеобразная мадам. Но выдающийся врач, этого у неё не отнять.

Кстати, пустила она меня к детям только при одном условии, что, выйдя я отвечу на ряд её вопросов относительно того, с какого перепугу и на чем основываясь я решил лечь на обмен крови. Ладно, буду вертеться, как карась на сковородке. Выкручусь. Чай не в первый раз.

Мишку и Джованну разделили по разным палатам, что было понятно. Нечего друг друга смущать естественными надобностями. Так что я сначала пошел к сыну.

Он выглядел уже получше, хотя и был достаточно бледным.

– Привет, сынок. Ты как?

Мишка слабо улыбнулся.

– Уже хорошо. Только вставать пока не разрешают. И маму не пускают.

Развожу руками.

– Ну, уж потерпи, боец. Мы должны пройти карантин. Еще меньше двух недель и мы полетим в Город. Будешь с мамой. Тебе еще с месяц восстанавливаться. Крепко тебя задела эта зараза. Мне было ещё хуже, но, видишь, выкарабкался. Зато, теперь вряд ли вновь заболеешь «американкой».

Явилась Гедройц и строгим тоном заявила:

– Государь, аудиенция окончена. Вашему сыну ещё опасно так утомляться. Попрошу вас покинуть палату!

Вот что с ней делать? Как работать с людьми республиканских взглядов и плевавшими на твои титулы? А вот так и работать. Их мозги и опыт для меня важнее их убеждений, тем более что они не пытаются меня свергнуть.

Встаю.

– Ладно, сынок. Я завтра постараюсь прийти.

Мальчик кивает и, вдруг, глядя мне в глаза, говорит:

– Спасибо, папа.

У меня на глаза наворачиваются слезы, и я, легонько сжав его руку, киваю в ответ:

– Спасибо, сын.

* * *

РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. РИМ. ДЕТСКАЯ БОЛЬНИЦА BAMBINO GESU. 18 мая 1919 года.

Джованна выглядела получше, чем Мишка.

– Прости, что без гостинцев, профессор Гедройц запретила приносить что-либо.

Джанна улыбнулась.

– Да, она строгая.

Киваю.

– Она хороший доктор. Одна из лучших.

– Я хотела спросить, а почему она о себе говорит в мужском роде?