Имперский сыщик. Аховмедская святыня
Шрифт:
Договорить он не смог. Неведомая сила резко и основательно скрючила Меркулова, заставляя вытошнить дорогой обед. Витольд Львович упал на четвереньки, отплевываясь и тяжело дыша, а спазмы тем временем нарастали, заставляя пристава следственных дел исторгать из себя все новые и новые остатки пищи. Мих, оторопевший внезапной сменой самочувствия хозяина, не сразу нашелся что сделать. А когда придумал, произошла новая оказия - Витольд Львович взял и исчез, полностью.
Мих слышал, как негодующе отзывается организм хозяина на новые приступы, но ровно самого господина не наблюдал. Провел рукой вперед и вниз, ощупал худую спину и почувствовал
– Как вы, господин? Встать можете?
– Да, минуту, - Меркулов в последний раз опорожнил свой желудок и выпрямился.
– Вы меня извините, но мы домой едем. Здоровьем вашим заняться надо, а как выправитесь, так и в Захожую слободу.
Не слушая более никаких возражений, Мих придерживая под руку Меркулова, вышел на мостовую, и махнул стоящему вдалеке извозчику.
Глава 6, в которой Мих снимает мундир, с трудом прячется в купе и
выпытывает у эльфийца сведения
Нет ничего хуже безделицы, когда не знаешь, куда себя приложить и за что взяться. Слышал Мих, что дворяне подобное называют щегольским словом "сплин", однако не одобрял. Канайского верблюда хоть коровой славийской обзови, больше молока с него не выдоишь. Это хорошо в первый день было чем заняться - за доктором сбегал, с хозяйкой немного полаялся, в полицмейстерстве о внезапном недуге господина сообщил. На последнее от самого Константина Никифоровича (к обер-полицмейстеру все же не пустили) получил облегчительное позволение лечить титулярного советника "до полного выздоровления и не торопиться, у Витольда Львовича ныне бессрочный больничный".
Повезло все же с начальством. Что Его превосходительство - умный, хватку нерастерявший, что Его высокородие Константин Никифорович - кренделя не выписывает, не выслуживается, льстивости в нем нет, даже холодность порой видится, но из деловых людей. Редко такое бывает. Обычно чем больше у человека (прочих, кстати, тоже касается) власти, тем он дурнее становится. А ежели с самых низов в верхушку внезапно забрался, то совсем плохо дело. Этого орчук повидал.
Вот и выхаживал Мих, значит, по приказу вышестоящего чина своего господина (признаться, он бы и без всяких распоряжений так поступил - Витольда Львовича не оставишь, тот же как ребенок). И ладно, если знать чего делать. Ходил орчук за чахоточным стариком, что все же преставился, земля ему пухом, видел лихорадку, знавал и холерных. Но доктор отрезал - болезнь магического свойства, даже вон симптомы (у Витольда Львовича к тому времени рука баловалась - то исчезнет, то появится). А как такие лечат? Никак. Должно время нужное пройти.
Ну хоть к вечеру Меркулову полегче стало. Забылся тревожным сном. Изредка проснется, пить попросит, так Мих из того большого чайника, что в хозяйстве господина нашел, и поднесет. Наутро засобирался, но орчук отрезал - никаких походов, даже слова Константина Никифоровича передал о "полном выздоровлении". Витольд Львович было сопротивляться стал, но тут на шум прибежала и карга старая, в лице которой Мих неожиданно нашел самого
К вечеру и вовсе случилось чудо - прибыл посыльный от сапожника с большим свертком. Вручил и убежал, будто Миха испугавшись. Орчук осторожно развернул пакет и охнул, даже глаз повлажнел от чувств. Настоящие сапоги, чуть потертые, явно переделанные из старой кожи, намного шире обычных, но настоящие сапоги. Его, Миха. Красота, да и только. Голенище высокое, подобное от чего только можно и нельзя защитит - и от порохового ожога и от удара несильного, опять же, ноги всегда в сухости. Примерил прям так, по-босому. Чуток жмут, но ничего. Бог не выдаст, свинья не съест, разносим. Теперь лишь бы господин быстрее поправился.
Господь будто услышал невысказанную просьбу полукровки. К утру третьего дня Меркулов встал на ноги и с невероятной твердостью в голосе заявил, что полностью поправился. Мих провел проверку, сбегав все в тот же трактир. И глядя, как Витольд Львович с невероятным аппетитом уплетает горку горячих румяных блинов, заедая пирогом с осетриной, пододвинул тому кувшин с квасом и заключил - здоров.
После завтрака, который Витольд Львович назвал "плотным", Меркулов взялся за газету (это было самое странное, но неукоснительное правило господина: даже в период его слабосилия приходилось покупать "Моршанские ведомости").
– Мальчишка сказал, только напечатали.
– Вижу, - пробежал глазами Меркулов по первым строчкам, и на губах его заскользила мимолетная улыбка.
– Нечто об чем интересном прочитали, господин?
– Спросил Мих.
– Вот ведь, двух дней не прошло, а Александр Александрович уже все исполнил. Слушай... "Все ценности были обнаружены на складах, принадлежащих некоему фабриканту Н. Последний объявлен в розыск. В ближайшее время все похищенное будет перемещено в главное хранилище при Моршанском полицмейстерстве и потом уже возвращено в Первый императорский музей".
– Его превосходительство большого ума человек, - согласился Мих, - он и Его высокородие Константин Никифорович.
– А мне, признаться, полицмейстер не нравится. Настораживает он меня.
– Чем же, господин?
– Не могу объяснить, вроде предчувствия.
– Надумываете, Витольд Львович. Я с ним общался мало-мальски, а уж Михайло Бурдюков в людях разбирается.
Меркулов неуверенно пожал плечами, но было видно, остался он явно при своем мнении.
– Ты вот что, Михайло, сбегай к старьевщику, возьми себе одежды самой плохенькой.
– Это еще зачем, господин? Хороший мундир.
– Вот именно что и мундир. Сбегай, говорю. Хорошо, возьми обычную одежду, не слишком плохую, но и недорогую.
– Так у старьевщиков разве есть дорогая?
– Нахмурился Мих, но приказание исполнил.
Через четверть часа стоял перед Витольдом Львовичем в портках и залатанной льняной рубахе, с тоской глядя сапоги - для них он даже портянки заготовил.
– Замечательно, я бы сказал изумительно. Эх, жалко клыков у тебя нет, ну ладно.