Импортный свидетель (сборник)

Павлов К.

Когда история была закончена, тэдж выпит, слайды просмотрены, а плов, похваленный Джоджоном, дочиста съеден, Михаил Иванович выпроводил своих друзей домой и, еще не закрыв входную дверь, отступил босиком в глубь своей квартиры, скрестил на груди руки, поклонился, показав уходящим свою лысину, и произнес: «Хоп май ли!»

Джоджон сказал по-русски «До свидания» и исчез, как умеют исчезать только очень хорошие, добрые, похожие на сказку люди…

У самого калай-хумба снимается кино

Когда

приезжаешь на Памир, кажется, повсюду слышна веселая восточная музыка. Горы будят воображение. Если посмотреть сверху — обнаруживается словно игрушечный небольшой аккуратный городок. И взор наблюдателя уж, конечно, будет скользить по ослепительным пикам, опустится чуть ниже, и любой поразится яркокрасным цветам, растущим, кажется, в снегу. Да почему же «кажется»: в снегу и растут, и называется это смешением климатических поясов.

И в реве Пянджа большим любителям фантазии слышится добрый и ласковый голос: «Салам-алей-кум, — здравствуйте, вот это и есть наш город, он цветет высоко в Памирских горах, можно сказать на самой крыше нашей страны, город, вы это, конечно, заметили, очень красивый, добрый и юный, как большинство жителей нашего края».

А если в это время нам заглянуть в хуш-хону с сидящими в ней древними старцами, то эффект будет полный.

Впрочем, эти домулло, как, конечно же, и все остальные почтенные люди Памира, прожили на свете почти столетие и так же, как и все остальные прожившие почти столетие, душой остались молодыми, потому-то и следует считать всех памирцев молодыми людьми. Но молодежь в хуш-хоне все-таки есть. Два сорокалетних серьезных мужчины: прокурор с черной шевелюрой, юрист первого класса, и капитан милиции в платочке с узелками на голове. С прокурором нам еще предстоит познакомиться, а человек в платочке, скрывающем лысину, Джоджон Авзуров.

На Памире уже не диковинное ни для кого телевидение снимает свой фильм, поэтому и он, и его друг-прокурор в позах будд. А дикторский текст «оформляет» их позы на свой лад.

«Это начальство, — говорит кто-то за кадром, — вот этот красивый памирец в синей форме — прокурор, добрый, застенчивый и очень справедливый человек, таким его сделала служба. В минуту душевного волнения прокурор иногда говорит о том, что если там, в центре, хотят, чтобы он боролся с преступниками, пусть подбросят ему хоть парочку. Он, конечно, шутит, но в каждой шутке есть доля правды. Кстати, тут у нас, на Памире, скоро фабрику откроют — бижутерию делать… и ему работы прибавится. Дело в том, что на Памире так редко нарушается закон, что вот, как видите, в обеденный перерыв можно напиться зеленого чая, посидеть в хуш-хоне, порадоваться тому, что мы памирцы».

Голос продолжает спокойно вещать, как вдруг раздается крик режиссера:

— Давай, Рустам, снимай милиционера, пленки мало!

Оператор послушно подходит к Джоджону, режиссер усаживает Джоджона в иную позу, показывает на платочек и говорит:

— А где фуражка, Джоджон, где вы видели такого милиционера?

Джоджон, почувствовав себя в центре внимания, протестует:

— Это я-то не милиционер, да я — милиционер от рождения,

когда-нибудь расскажу об этом. А фуражка в машине. Но я не просто милиционер, — продолжает он, — я гаишник. Может, некоторым серьезным товарищам и не нравится, что я себя так называю, но инспектор ГАИ — это уж слишком официально, а я надеюсь, вы стараетесь не нарушать правил дорожного движения. Даже если вы — пешеходы. Поэтому и бояться вам гаишников ни к чему. Впрочем, я заболтался.

Тут Джоджон смотрит на часы:

— Однако кончается обеденный перерыв, меня уже ждет машина, красивая машина с надписью — «ГАИ» на багажнике, с фуражкой, между прочим, на сиденье.

Джоджон садится в машину и включает мотор. Делает знак телевизионщикам и, не зная, что его продолжают снимать, говорит режиссеру:

— Кстати, детектива не будет и погони тоже, мне пока вам и рассказать-то нечего. Не снежного же человека вам показывать.

Джоджон уже заводит машину. Тихо-тихо работает хорошо отрегулированный мотор.

Видя, что телевизионщики от него отстали, он говорит только:

— Я уезжаю.

Машина газует и исчезает за поворотом.

Из хуш-хоны выходит прокурор и медленно идет по дороге. Ему транспорт не положен. Джоджону не по пути, поэтому он не подвез своего друга.

Один из телевизионщиков «врубает» магнитофон, звучит веселая песенка:

Где скажет русский: боже мой,

Француз промолвит: се ля ви,

Памирец скажет хоп май ли,

А вместе скажут Ой-ой-ой!

Где русский скажет трын-трава,

Француз дополнит се ля ви,

Памирец скажет хоп май ли —

Зачем другие нам слова?

Где русский крикнет хорошо!

Француз обронит се ля ви,

Памирец скажет хоп май ли.

Пускай всем будет хорошо!

За поворотом от хушхоны и налево находится служебное помещение начальника отдела ГАИ области. В этом служебном помещении Джоджон Авзуров в окружении телефонов и бумаг. На столе его громоздится и смердит открытый резной ящик с сигаретами, и Джоджон, обдумывая какую-то проблему, часто высыпает их на стол, молча складывает в штабеля. Так было и сегодня, но сегодня он вдруг вскидывает голову и сам себе говорит:

— А что, если бросить наконец курить, да и для телевизионщиков это будет хороший пропагандистский кадр.

Минут сорок Джоджон о чем-то напряженно думал. Когда он наконец встал, на столе осталась выстроенная из сигарет могила, причем православная, с крестом.

«Так им будет наглядней», — решил Джоджон.

В этот момент раздался звонок телефона, и, когда Джоджон взял трубку, голос абонента оказался хотя и мелодичным, но таким ответственным, что через десять минут Джоджон входил уже в огромный кабинет заместителя председателя исполкома.

— Здравствуйте, — сказал Авзуров, приложил руки к груди, поклонился…

Он шел по большому кабинету к большому столу.

За столом, глядя на него приветливо, расположилась дама с университетским значком прямо на сарафане. Перед ней-то, перед зампредом, и предстал собственной персоной начальник ГАИ области Джоджон Авзуров.

Она ответила ему на приветствие и сказала:

— Джоджон-Шо, дорогой, мы знаем вашу нелегкую работу, поэтому решили дать вам несколько дней на отдых.

Джоджон, который уже успел сесть на краешек стула, вскочил: