Имя богини
Шрифт:
– Конечно, великая.
– Именно мое незнание дает мне возможность познать больше.
– Парадокс? – спросил Нингишзида.
– Истина мыслит парадоксами, – откликнулась Каэтана.
– Правильно ли я понял, что нам ещё предстоит сражаться? – спросил Тхагаледжа.
– Думаю, что да. Вряд ли тот, кто занял все пустые места, существующие в этом мире, позволит без боя забрать их и заполнить чем-то совершенно иным.
– Трудное дело, – прошептал жрец. – Сначала его нужно отыскать.
– Да, – склонила голову богиня. –
– Ты скоро уйдешь, – прошептал правитель, и слова его прозвучали как приговор.
– У меня нет выбора.
– Ты же сама Истина.
– Там, где есть свобода, – дорогой Тхагаледжа, там нет и не может быть выбора, ибо истинными могут быть только единственно возможные вещи. Только это, понимаешь, и ничто другое. Только достоинство, только правда, только честь. Разве ты можешь предложить мн что-нибудь взамен?
– Конечно нет, – ответил правитель.
– Тогда о каком выборе мы говорим? Я опять уйду во внешний мир, только на этот раз я вооружена знанием, а вы предупреждены. И потом, Я ведь уйду не сразу.
– Побудь с нами, – просит правитель.
– Мне здесь так хорошо, – откликается Истина.
Следующим утром, на рассвете, она снова отправилась в священную рощу Салмакиды. И почти сразу нашла маленькую поляну, ту самую, залитую золотым солнечным светом, поросшую душистыми диковинными цветами, усыпанную ягодами. Ту, на которой тоскливо пела свирель в незапамятные счастливые времена. Поляну, которую некогда создал для нее бог Эко Экхенд, Податель жизни, Древний Владыка Лесов.
Влюбленный бог, сердце которого навсегда осталось с ней.
Трое монахов подходят к храму Кахатанны и останавливаются неподалеку. Они садятся на лужайке, прямо под цветущим, благоухающим кустом и застывают в молчании. К одному из монахов подбегает маленький ежик и тычется мордочкой ему в руку, обнюхивая. Неизвестно чем, но запах его явно привлекает, потому что он начинает карабкаться на ноги монаха, цепляясь крохотными коготками, сопя и пыхтя.
Монах сидит потрясенный. И его ошарашенное, удивленное лицо никак не соответствует простому ходу событий.
Проходящий мимо жрец Кахатанны – молодой человек, впервые зашедший в храм, который наконец соизволил открыть перед ним свои двери, улыбается:
– Что, брат? Издалека, наверное, ты к нам добирался, если тебе еж в диковинку. Ты не думай, они безобидные, хоти и все в колючках.
Однако простая человеческая речь производит на троих сидящих еще более сильное воздействие – они подскакивают, оглядываются и возбужденно переговариваются между собой. И хотя это поведение не слишком похоже на манеру держать себя других искателей Истины, жрец никак не реагирует – сколько людей, столько и странностей. Если они пришли сюда, то рано или поздно найдут самих себя. И он тихо
– Нас видят?
– Нас слышат?
– К нам обращаются?
Трое монахов подходят поближе к храму. Затем садятся на ступеньках, достают шкатулку и высыпают из нее множество резных фигурок.
– Сыграем?
– Сыграем...
– Сыграем.
Поверхность шкатулки вопреки их ожиданиям остается гладкой и блестящей и узоров не меняет. Они молчат очень-очень долго, пока из дверей храма не появляется женщина. Она медленно спускается по ступенькам и садится около монахов.
– Я помню вас, – говорит она. – Ты Да-гуа, ты Ши-гуа, а ты Ма-гуа.
Они кивают, когда она обращается к каждому, называя его имя.
– Вам нравится, когда вас видят, слышат, чувствуют?
– Непривычно.
– Странно...
– Больно! – вскрикивает Ма-гуа, который напоролся ладонъю на колючку.
– Это почти всегда одно и то же, – говорит она.
– Мы ошиблись, – с радостью заявляет Да-гуа.
– Впервые, – говорит Ши-гуа.
– Ты поступила иначе, – говорит Ма-гуа.
– Нам тоже так нужно, – заключает один из братьев, и различий между ними нет в эту минуту.
– Навсегда? – спрашивает она.
Монахи мнутся. Это непривычно, странно, больно, но очень желанно. Она видит их сомнения и предлагает:
– Тогда, если хотите, поживите здесь. Вас будут видеть не все, и вы немного сможете соприкасаться с этим миром. Иначе с непривычки такого наизменяете!..
Трое монахов кивают, соглашаясь.
– В чем мы просчитались? – спрашивает Ши-гуа.
– Где мы ошиблись? – добавляет Да-гуа.
Ма-гуа молчит...
– Разница в цене, – медленно произносит Кахатанна. – В том, сколько ты согласен платить за то, что тебе нужно.
– Это уже было, – шепчет Ма-гуа.
– Было, – эхом откликается Да-гya.
Ши-гуа молчит.
Кахатанна поворачиваетсяк ним и просит:
– Расскажите.
– Позже, -отвечают они нестройным хором.
– Позже, – уже тише просит Ши-гуа, – когда мы сами разберемся, что к чему.
– У вас же было все время этого мира, чтобы разобраться, – недоумевает Кахатанна.
– Всего времени бывает недостаточно, иногда нужно еще несколько часов, о Суть Сути, – без тени улыбки кланяется ей Ма-гуа.
– Не бывает ничего, кроме истины, о Мать Истины, – склоняет голову Да-гуа.
– Нам нужно думать и думать – у нас слишком мало времени, – говорит Ши-гуа.
Суть Сути, Мать Истины, Великая Кахатанна поднимается на ступеньки собственного храма.
Трое монахов идут по лужайке и усаживаются под облюбованным ранее цветущим кустом. Они погружаются в мысли, и мир вокруг них опять не зависит от них, так же как они не зависят от него. С одной только разницей – и она в цене, которую они готовы дать за то, что им нужно.