Имя для парохода
Шрифт:
— Тропок.
— Пускай тропок. Не хватает павлинов. Вы были на Востоке, Нателла?
— Пока нет.
— А мне довелось. И знаете, с чем бы я его сравнил? Вы помните те кулибинские часы, где вместо кукушки выезжали фигурки, которые церемонно раскланивались — и каждая принималась за какое-то нехитрое дело? А еще лучше представить себе их механизм, где множество шестеренок: больших, малых, средних — вращаются в непрерывном движении. Каждая на своем месте в бесконечной иерархии, созданной мыслью Творца. Вы никогда не думали о том, какая торжественная красота заключается
— Изя, а могу я спросить, почему у вас русская фамилия?
— О, вы не поверите, Нателла, но уверяю вас, что это чистая правда. Мой прапрадед был крепостным при Николае 1…
— Разве такое могло быть?
— Раз было, значит, могло. Логично?
— Логично.
— Ну так вот. Помещик, у которого он был крепостным, не захотел отдавать в армию своего сына, и вместо него под помещичьей фамилией служить пошел мой прапрадед. И отслужил-таки пятнадцать лет. За царя и Отечество. Веру, заметьте, сохранил свою. Участвовал в Крымской войне. Отслужил бы и все двадцать пять, но случилась, как вы помните, реформа…
Изя смотрит на крест, возвышающийся над кронами деревьев, хмурится.
— Да… А вот сыновья мои окрестились. Все трое. Перед отправкой в Ирак. Жена настояла. Вот только дочь осталась верна… да и то как посмотреть… хм…
Изя оживляется:
— Кстати, вы обратили внимание на то, какое значение тут имеет присяга, вообще данное слово? На этом же не только бизнес — вообще все держится. А как иначе? Ведь Слово сотворило мир! Здешние, да и тамошние русские не понимали, отчего такой шум вокруг Клинтона и этой его — ну вы помните, да? Спрашивали: в чем проблема? Нормальный, дескать, мужик. В Москве какая-то газета кампанию организовала — «Руки прочь от Клинтона!». Журналисты остановили на улице бабку, спрашивают, что она думает, а она отвечает: «Пусть у него хоть гарем будет, лишь бы политику правильную вел». А американцы говорят: не в том дело, что изменил жене, а в том, что наврал под присягой. Русские в ответ удивляются: горе-то какое — наврал! А кто не врет? Да все только и делают, что врут!
Изя берет из тарелки горсть соленых орешков, неторопливо, по одному, жует их.
— И чему тут удивляться? Сколько тех, кто давал присягу на верность царю, перешли на сторону большевиков? И сколько тех, кто клялся защищать социалистическое отечество, носят теперь на фуражке двуглавого орла? Нам же это все запросто. Да-да, нам — я не оговорился. Да и вы ведь тоже, когда присягали на верность американскому государству, а от своего отрекались, пальцы крестом держали? Вот то-то и оно. Все держат. Стоит в мэрии толпа, хором повторяет присягу — и у всех пальцы крестом. И как потом требовать от таких граждан уважения к порядку?
Изя с хитрой усмешкой косится на часы, наливает шампанского себе и Нателле, поднимает бокал:
— Ладно, давайте выпьем за то, чтоб хотя бы наши дети были верны друг другу. За счастье Антона и Юли!
Со стороны церкви раздается оглушительный удар колокола.
21
— Вы имеете право хранить молчание, все сказанное вами может быть использовано против вас…
Руки Антона на еще не остывшем капоте белого «фольксвагена», ноги широко раздвинуты, на губах усмешка: слова, которые звучат у него над ухом, он слышал тысячу раз в кино, и теперь ему забавно воображать себя кем-то вроде Вин Дизеля.
— Радуйся, парень, что ты в Сан-Франциско, а не в Лос-Анджелесе: тут ты отделаешься тысячей баксов, а там твоя тачка уже была бы на свалке. — Толстый коп снимает фуражку, обмахивается ею, как веером. — Боже праведный, когда же и у нас будут справедливые законы?
Антон — уличный гонщик. На его «фольксвагене» стоит двигатель от «порше», и пытаться обогнать его бесполезно. Как и у всех гонщиков, у Антона есть кличка: Wild Russian. Правда, на борту у него написано не «Wild», a «White», — но так уж зовут. Хотя в то, что он родился в России, мало кто верит: парень как парень, хоть и с рыжим «ирокезом» на голове; окончил колледж, работает механиком в автосервисе — любой чоппер соберет не хуже, чем папаша Тотул с сыновьями… Поскольку непобедимый «фольксваген» обычно стоит у самых дверей мастерской, расспросы о смысле странной надписи не прекращаются в течение всего дня и заканчиваются примерно одинаково:
— Да ладно, парень, русские все с акцентом говорят, а ты, наверное, вообще из Техаса приехал. А ну скажи что-нибудь по-русски!
— А пошел-ка ты!..
— Бла-бла-бла… Откуда я знаю, что это по-русски? Может, это и не значит ничего.
— Еще как значит.
На долгие разговоры у Антона времени нет.
— Энтон! — то и дело кричит шеф. — Где ты застрял? Тащи сюда свою задницу! У нас заказ!
— Я здесь. Где машина?
— Вон стоит.
— Какие проблемы, мистер?
— Что-то с карбюратором…
Антон надевает перчатки и снимает клемму с аккумулятора. Затем снимает корпус воздушного фильтра и отсоединяет бензошланг. Отсоединяет привод воздушной заслонки и откручивает винты крепления верхней крышки карбюратора… Скоро у них с Юлей будет сын — пора открывать собственное дело. Сначала можно выкупить мастерскую, а потом заняться производством тех же карбюраторов. И думать уже не о парусной яхте, а о чем-нибудь посолиднее. Например, о небольшом пароходе. Это реально. Интересно, сколько дней ходу будет от Сан-Франциско до Питера? И кстати, почему бы не открыть в Питере завод? А потом и перебраться туда? Может быть, пока и не насовсем, но…
— Энтон, ты что, оглох? Куда подевал огнетушитель?
Антон молча машет гаечным ключом в сторону табуретки в углу и погружается в мысли о будущем пароходе. Палубу он, конечно, отделает тиком, интерьер можно березой, а где-то можно и красным деревом. С дизайном в принципе все понятно. Осталось самое главное: придумать пароходу имя. Хотя, пожалуй, он его уже знает. Точно знает. Лучше и быть не может. Именно так.