Имя нам — легион
Шрифт:
— Значит — никаких надежд?
— Надежда умирает последней. Я ли должна говорить это вам? Изречение-то — чисто земное. Возможно, мы восстановим официальные дипломатические контакты с метрополией. Возможно, наши доблестные контрразведчики выловят наконец легендарных агентов Легиона, о которых столько говорится последнее время в наших масс-медиа, и мы получим возможность торговаться с его руководством. Да мало ли что! А пока — веселитесь, черт вас возьми! Для вас распахнуты все двери и открыты все дороги. Забирайте свою Светлану и отправляйтесь путешествовать. У нас есть на что посмотреть, уверяю! Один Парк Иллюзий чего стоит! Ну а пресытитесь отдыхом, найдется и работа — в самый раз по вашему широкому плечу. Ко мне уже пришло несколько запросов от коллег из других городов на ваше участие в ликвидации скрытых носителей криминального психоза. Пассивное, пассивное участие, — оправдываясь,
— Че-го? — рявкнул он, вскакивая. — Да вы оборзели! Нашли провокатора! Хрен вам, понятно?! Сами мочите своих придурков, а я — пас! Ясно вам?! И так не отмыться…
Кииррей прищурилась. Лицо ее преобразилось и стало неприятно.
— Не отмыться, говоришь? — каркнула она. — А был ты чистеньким, да? За деньги воевал против дикарей, уничтожал их без разбору и был святее святого, так? Помолчи, я знаю, что ты скажешь, — отмахнулась она в ответ на неуверенную попытку Филиппа открыть рот. — “Война против захватчиков священна, я защищал человечество, хонсаки — суть библейская саранча и должны быть повернуты вспять”, и тому подобный словесный мусор. О небо! — Она картинно воздела руки и закатила глаза в направлении близких в этом бельведере небес. — “Ратью смуглой, ратью дружной мы идем спасать весь мир. Мы идем, и пылью вьюжной тает облако горилл”*. Бред сивой кобылы, дружок! В нем не хватает только Антихриста. Один лишь болван, совершенно не приученный пользоваться собственным мыслительным аппаратом или окончательно одурманенный сомой может клюнуть на такую галиматью. Раскрой глаза, человек! Тебя! Заставляли! Стрелять! В би-о-ро-бо-тов! “Ужасающие и безжалостные агрессоры!” Боже ты мой!… — Она нехорошо рассмеялась. — Слушайте, запоминайте, — больше вам этого никто не скажет! Метрополия не могла больше мириться с ростом милитаристских настроений внутри общества и создала, — повторяю: самостоятельно создала отдушину для своих воинствующих дуболомов. Врагов им создала!… Игрушечных! Материалом для зомбирования стал полуразумный рабочий скот некоей малоизвестной и достаточно удаленной от гнездовища человеческих цивилизаций расы собакоголовых сапиенсов. Расы, отмечу, от природы весьма склонной к лицедейству и получившей за роль сообщества вымирающих горемык, порабощенных чудовищами, богатые и многочисленные дары. О, спектакль удался на славу! Более того, он зажил своею жизнью, вовлекая в действие все новых и новых персонажей. То, что было задумано как выгребная яма где-то на задворках мироздания, в один жуткий миг вспучилось, ожило и раскинуло свои ядовитые щупальца повсюду. Терру начало лихорадить. Список заразных инверсий психики пополнился — родилась болезнь жажды “справедливой” войны. Угрожающе возросла ксенофобия. Дьявольщина, никто не верил сперва, пока кресты не запылали, — расизм возник! Запахло настоящей пандемией. Видя, что дело дрянь, Файр был вынужден укрыться за “железным занавесом”. Нам не оставалось ничего другого. Мы спасали себя. Судите сами. Вас, Филипп, этот тошнотворный спрут коснулся лишь вскользь, но с лихвой хватило и того: вы принялись с упоением избивать младенцев, которые казались вам исчадиями зла…
* С. Есенин Цитата не совсем верна “Сплотить весь мир”, а не “спасать”.
— Не надо больше тыкать меня носом в мое дерьмо, — процедил Филипп. — Я все понял. Плохие люди платили мне деньги, чтобы я помогал им всерьез убивать игрушечных солдатиков, на скорую руку вылепленных из безобидных зверушек. И это, разумеется, безобразие. Полностью с вами согласен. Да и как не согласиться? Но сейчас я благополучно расстался с негодяями и оказался согрет и обласкан людьми воистину замечательными. Хорошие эти люди предлагают мне поработать палачом. А это уже, конечно, подвиг. Казнить-то надо преступников. Думаете, не откажусь, коли все равно деваться некуда? Ошибаетесь, мадам. Больше я здесь пальцем не шевельну, пусть меня хоть собаками травят.
— Да ради бога, — сказала Кииррей. — У меня и в мыслях не было принуждать вас идти против совести. Я даже довольна, что вы отвергаете дальнейшее служение аппарату насилия. Живите как знаете. Идите, вас проводят. — Она произвела пальцами какие-то манипуляции непонятно с чем, и за стеной тотчас пропел колокольчик.
— Я сейчас не могу вернуться к Светлане, — угрюмо сказал Филипп.
— Почему? А впрочем, дело ваше, не хотите — не возвращайтесь. Кровом и пищей мы вас в любом случае обеспечим. До свидания.
— Прощайте, — сказал Филипп, отпирая дверь.
— Извините, что не сумела спасти вашего друга, — сказала она Филиппу в спину.
— Что вы сказали? —
Кииррей кивнула.
— Знаете, когда вас вынесло на Файр, многие горячие головы предлагали покончить с вами незамедлительно. В расход — и все. Полемика была весьма оживленной, не обошлось без битья посуды. В результате все стороны остались, конечно же, при своем. Мне едва удалось уговорить сторонников насилия хотя бы не спешить. По крайней мере — некоторое время. Они согласились. Невмешательство у нас в почете. Проблемы, очень многие проблемы решаются методом отпущения на самотек. “Все образуется само собой, нужно лишь создать для этого максимально подходящие условия”, — говорим мы. Это несколько цинично, зато более чем разумно; чаще всего так и происходит. Может быть, потому что создание “подходящих условий” — древнейшее и любимейшее занятие терран, возведенное в ранг искусства. Для вашего друга эти игры в “будь что будет” кончились, увы, трагически. Для вас, пожалуй, тоже. Для нас же — лучше некуда. Сейчас мои противники посрамлены и заискивают предо мною.
— Зачем вы это мне рассказываете? — спросил Филипп. — Чтобы сделать мне больнее? Чтобы я вас возненавидел? Зачем?..
— Не знаю, — сказала Кииррей. — Наверное, чтобы не оставалось между нами недоговоренностей. Вдруг больше свидеться не придется?
— Искренне на это надеюсь, — сказал Филипп.
Его поселили на окраине города — в маленьком простеньком домике из двух комнат. Он целыми днями лежал на полу, слушая странную здешнюю музыку, наполненную чистым протяжным пением без слов. Музыка лилась прямо из стен, стоило включить великолепный универсальный комбайн, сочетающий в себе все мыслимые в быту функции и роли — от кухмейстерских до развлекательных. Питался он крайне редко и, чаще всего, скудно.
Иногда он усилием воли заставлял себя подняться и несколько часов с остервенением занимался физическими упражнениями. Но такое случалось с ним все реже.
Других занятий у него не было.
Только воспоминания.
Однажды ему стало невмоготу.
“Что мне она? — болезненно думал он в ту ночь, тщетно пытаясь заснуть. — Кто она мне? А главное — кто ей — я?”
Ту, о ком он думал, звали Светлана. Она была богиня. Она была грешница. А может, ее не было совсем? Может, он ее просто придумал?
“Кровопийца. Убийца. Подонок”, — кто сказал ему это?
Он выскочил из дому и понесся за город. Надрал дурман-травы, засунул твердые колючие стебли в рот и принялся жевать. Трава была пыльной. Сухой. Было горько и противно.
Осень вступала в свои права. Дул холодный ветер. Один его порыв, особенно сильный, принес чей-то вздох: “Филипп, сюда!” Он пошел на звук.
Духи поджидали его, сгруппировавшись вокруг маленького костерка, в котором ярко-лиловым, бело-дымным огнем горели серебряные эманации, отдаленно похожие на неровно слепленные детские снежки. Черти мерзли сильнее и подбирались поближе к огню, ворча и переругиваясь. Ангелы парили поверх — в густом дыму, протирая кулачками слезящиеся глаза. Атаманы фантомов стояли поодаль. На прибытие Филиппа отреагировали только они.
Темный безуспешно старался утаить злорадство, Светлый же не скрывал грусти.
— Мы были правы? — спросили они по-прежнему перебором. — Ты не нашел счастья?
Филипп кивнул.
— Я страшно виноват. Что мне делать?
— Твои душевные страдания — уже искупление, — прозвенел Светлый. — Молись. Кайся. Не столь важно, кому. Совершенно не важно, как. Искренность чувств — вот главнейшее условие. Постепенно ты сам почувствуешь просветление. Помни, мы с тобой.
— Ты ни в чем не виноват, — впервые опроверг спутника Темный. — Наказать следует тех, кто стоял за сценой. И они будут наказаны, поверь мне. Если хочешь сделать это своими руками, только свистни мы поможем. Они умоются слезами и кровью. До седьмого колена.
— Нет!… — отчаянно, с болью воскликнул Светлый.
— Да! — напористо пролаял Темный, роняя пену с толстых алых губ.
Филипп злобно сплюнул и погрозил им кулаком. Они пропали.
Падал первый снег.
“Я должен уйти”, — сказал Филипп побелевшей равнине.
ГЛАВА 7
— Кончим! — вымолвил Мондамин…
Я не взял ничего сверх того, что принадлежало мне по праву. Разве что килограмм поваренной соли, моток тонкой прочной нити, десяток швейных игл да “вечную” зажигалку. Чудо-штуцер и патроны к нему я прихватил тоже, отнеся к военным трофеям. А вот гранатомет оставил. Как главный экспонат для музея моего имени. Ежели таковой вздумают построить.