In сайт / Out сайт, или Любовь из интернета
Шрифт:
Итак, июньским вечером Саша сидела за ноутбуком в странной задумчивости. На улице ветер прибивал к тротуарам комья тополиного пуха, в ее окошко, уставленное кактусами, стучал ветками нескромный вяз, а в комнате горела только настольная лампа. Вдруг у самой клавиатуры, на которую рассеянно смотрела Саша, подпрыгнул и загремел телефон. Саша вздрогнула, одной рукой схватилась за сердце, а другой — за мобильный.
— Привет, Санька! — прокричала в трубку Дива. Голос ее гудел сиреной в какофонии уличного движения. — Ты дома вообще?
— Господи, Дива,
— Держись, сестричка, конец близок! — бодро орала Дива. — Ну, ты где? Я не поняла! Я мимо тебя проезжаю. Дай, думаю, заскочу. И мартини бутылочку нашла в косметичке…
— Где нашла? — крикнула Саша. В трубке шумело. — Я не слышу…
— В магазине, дурочка, — на другом конце раздался жизнерадостный смех, и связь оборвалась резкой тишиной.
— А чего она нашла-то? — сказала Саша вслух и недоуменно хмыкнула.
Через пять минут Дива стояла на пороге Сашиной квартиры во всей своей красе. Волосы ее от движения пришли в смятение. Она ворвалась в прихожую взмыленная и стройная, как лошадка. На ней был расстегнутый легкий плащ белого цвета, мушкетерская рубашка с широкими рукавами и голубые джинсы.
— Привет детям подземелья, — провозгласила она и принялась целовать Сашу в щеки. От Дивы пахло благородным алкоголем. Глаза ее сияли, а пухлые губы блестели, как у ребенка.
— Ты что это, выпила уже? — засмеялась Саша.
— Это меня так, за ланчем вискарем облили. А выпьем мы с тобой, сейчас.
Дива сунула в руки подруги литровую бутылку теплого мартини и запрыгала на кухню, скидывая сапожки.
— У тебя поесть что-нибудь найдется, закусить то есть? Виноград или сыр твердый. Можно, правда, и мягкий, но лучше твердый: роклет какой-нибудь, грюер…
— Ой, Дивуль, — сказала Саша, — нет ничего, только сосиски да яблоки.
— Какие сосиски, позорница?!
— Молочные…
— «Молочные», — передразнила ее Дива. — Ничего не поделаешь. — Дива поскакала обратно к двери, где оставила сумочку. — Будем давиться шоколадом.
— Мамочка родная, где же эти стаканы?! — Саша стояла босая на столе и шарила рукой на висевшей над ним полочке. На нее сыпались какие-то листочки, и среди них газетные вырезки, засунутые неизвестно кем неизвестно когда между стекол. Стол под ней раскачивался и урчал, как пустой желудок. — Я ведь помню, были у меня фужеры…
Дива вошла в комнату, разрывая фольгу на большой шоколадке.
— Боже, Саша, девочка моя! — Она долгим взглядом обвела комнату. — Ты скоро захрюкаешь в своем хлеву, мне прямо стыдно за тебя! Ты чего на стенку полезла?
— Ищу хрустальные фужеры. — Саша зажмурилась и раскрыла рот, приготовившись чихнуть от пыли. — Мы же дворяне.
— Не это ли ты потеряла, душа моя? — протянула Дива. Она крутила в руке хрустальный фужер, полный засохшей краски.
Комната Саши походила на мастерскую алхимика. Посредине, повернутый к окну, стоял мольберт, заваленный бумагой. Вокруг на стульях и табуретках были разложены краски, из йогуртовых бутылочек торчали кисти. В углу, на расстеленных газетах, возвышались немереный кусок зеленого пластилина и рядом вылепленная из него рука с пальцами, сложенными в фигу. Получилось довольно грубо, но выразительно. Чувствовался
— Слушай, — сказала Саша, когда они с Дивой, потеснив пластилиновую фигу, разместились на полу и пили вино полулежа на коврике, — хотела тебе кое-что рассказать.
— Валяй.
— Я хотела тебе рассказать…
— Что?
— …Что очень рада тебя видеть.
— Ой, Сашка, я тоже страшно рада тебя видеть! — Дива потянулась к Саше и поцеловала ее. — Я почти месяц из дома не выходила. Наверное, растолстела. Посмотри. — И она похлопала себя по голому животу.
— Да не растолстела ты!
— Просто не хочешь меня расстраивать, маленькая подхалимка.
— Ничего подобного, — сказала Саша, — я бы тебе с порога заявила, что ты стала похожа на корову.
— Непохожа?
— Похожа на конфетку «Коровка».
— Спасибо, милая. А кстати, знаешь, как меня назвал этот мерзавец?
— Кто?
— Да Сережа.
— Миша ж был. Он тебе разонравился?
— Разонравился? Да я полгода с ума сходила по этому говнюку неблагодарному. Встречу его, ей-богу, удушу не задумываясь. Слюнтяй!!
Дива сжала губы с такой силой, будто боялась, что изо рта вылетит попугай, и нахмурилась.
— Ну и как назвал?
— Кто? — спросила все еще надутая Дива.
— Сережа…
— А, этот… Телочкой!
— Потому что у него бычья шея? — захохотала Саша.
— Все бы тебе смеяться! — Дива высунула язык.
— Ты что, опять влюбилась? — спросила Саша.
— Ты издеваешься?!. У него в голове знаешь что?
— Что?
— Да ничего. Как в дырке.
— И пушка в бардачке…
— Нет у него никакой пушки, что ты несешь?!
Саша, смеясь, подлила в бокалы мартини.
— Ачего это ты из дома не выходила? — спросила она.
— Не скажу, ты еще маленькая. Потому что никто меня не любит… И я никого. Вот. А тебя люблю. Это точно.
Подруги засмеялись и чокнулись хрустальными фужерами.
— Отлично, — сказала Саша, — станем с тобой лесбиянками.
— Ты пустомеля, — сказала Дива. — До такого доходить нельзя. Из-за этого, может быть, динозавры вымерли… К тому же я человек набожный. И пристойный. Смейся-смейся. Для меня главное — семья, очаг, все такое.
— А я вот, кажется, не влюблялась с четырнадцати лет, — сказала Саша в задумчивости. — Он жил в нашем дворе и поступил в морское училище. Я тогда ходила по городу и во всех парнях в матросской форме видела его, везде, даже в шуме машин, слышала его голос. Я спускалась к реке, бросала камушек в воду, и мне мерещилось, будто он стоит у меня за спиной…
— И хочет столкнуть в реку! — засмеялась Дива.
— Дура ты!
— Ну извини, пожалуйста.
Саша закурила.
— А самое страшное было знаешь что? — сказала она.