In Telega (сборник статей)
Шрифт:
Оно так, но раз уж были помянуты Достоевский с Паустовским и Окуджавой, хочется сказать два слова о себе. Ибо это я сочинил встарь шлягер "Руды, руды рыдз!", не смолкавший в поездах и на пароходах, за что, проживая в блочном доме с нулевой звукоизоляцией, немедленно поплатился: мой сосед терзал дефицитную пластинку сутками. "Руды, руды рыдз, ну окажись поближе!" - хотя куда уж ближе? Сон и покой кончились! Встретив соседа, я спросил: "Чего это вы такое заводите?" Он снизошел до объяснения. "А кто слова сочинил - не поглядели?" Сосед высокомерно хмыкнул. Вернувшись домой, сосед на этикетку,
ИНОХОДЦЫ
В историко-революционном фильме "Две жизни", который в начале шестидесятых снимал чрезвычайно матерый режиссерище Леонид Луков, я по молодости лет отвечал за истинность и правдоподобие исторического антуража.
"Так, - сказал мне обнаруженный в Эрмитаже чиновник Министерства Двора Его Императорского Величества, - ваш режиссер желает снять бал в Зимнем дворце? Похвально. Правда, после 1905 года государь в Зимнем не жил и балов не устраивали... Ну да, ну да - условность... Но кто же там будет танцевать? Ага! В городе два балетных театра! У вас хорошие актеры... О! Сам Дружников! Увы, на придворных балах танцевали кавалергарды. А их изобразить..."
Homo sapiens в который раз утратил стать и поступь.
А он и без того единственное из существ, лишенное видовых движений. Неуклюжий, сутулый, размахивающий руками - человек забыл двигательную повадку, какая от природы присуща каждой твари, дабы, как должно виду бобру, росомахе, рыбе, крабу - пользоваться единственно пригодным для житья типом движений. У всех дроздов одинаковая побежка, у воробьев одна и та же "поскочь", все раки пятятся, кобры одинаково молниеносны.
Случалось ли вам видеть споткнувшуюся кошку? Мне - да. Зацепившись за что-то, она оступилась, отчего не смогла толком добежать куда хотела. Кошка сконфузилась и даже оглянулась - не заметил ли, не дай Бог, кто-нибудь.
А мы - и увальни, и тюфяки, и косолапые, и косопузые, и слышим не ухом, а брюхом. Заставь нас Богу молиться, мы лоб расшибем, и руки у нас крюки, и растут из всем известного места, причем левая не знает, что делает правая, меж тем как любая животина ставит заднюю конечность точно в след передней, то есть задняя нога у нее всегда знает, что делает передняя. Разве что африканцы да еще аборигены сумчатого континента, дольше прочих застрявшие в каменном веке, сохранили биологическую память, но и то не так чтобы очень.
Куда нам до журавлиных танцев и тетеревиных токов - наши ухаживательные церемонии жалки и несуразны. Распускание рук и хватательный напор вульгарны. Мы стесняемся этого и, неуклюже высвобождаясь из одежд, со стыда выключаем свет. Стриптиз проблему не решает. А коллоквиумы насчет эротики и порнографии? Знает ли подобную чушь природа?
И все же в подсознании ущербного homo sapiens кое-что брезжит. Его интригуют полеты во сне и наяву, сомнамбулические прогулки по карнизам и "лунный шаг" Майкла Джексона.
Невесть с чего человек от начала времен самозабвенно предается танцу. Зачем бы, казалось, эти бессмысленные телодвижения? А вот зачем. Нас приваживает их изоморфность и одинаковость. Одинаково вальсируем, одинаково изображаем охоту на мамонта, одинаково движемся в чеченском боевом круговращении. Танец - это греза об утраченной пластике, попытка нашарить видовую стать, повадку и поступь.
И танцуя этак, мы невесть как измыслили
Тоска по свальной повадке угадывается и в строевой муштре. Шагистика уставная иноходь. В природе иноходь - редкость, и за невалкую езду иноходцев ценят. Можно обучить этому шагу и простую лошадь, но натасканный иноходец быстро сбивает копыта...
Мой однокурсник Х-ский, был иноходец прирожденный и ко всему еще совершенно лишенный координации. Ползя по-пластунски, он, как большое кафкианское насекомое, елозил на месте, а швыряя гранату, так запоздало ее отпускал, что попадал себе в ногу, и в бою, выходит, был бы разорван в клочья, что, кстати, избавило бы наступающую нашу армию от столь поганого солдата.
"Да, кавалергарды... Порода! - грустно сказал мне бывший чиновник Министерства Двора. - Понимаю, вы приложите все усилия... Но это, молодой человек, все равно будет маргарин..."
IN TELEGA
Лет двадцать назад у нас на удивление бойко охватили западную моду сумки из мешковины с трафаретными надписями. Такая удаль оказалась возможна, поскольку народ наш - прирожденный мешочник - привычку к дерюжине всосал с анилиновой краской леденцовых петушков и мешок чувствует отлично. Оттого-то вровень с заграницей и появились домодельные торбы на хороших коноплевых веревках, хотя и с ошибками в ненаших надписях.
Потом дерюжная мода кончилась, потом кончилось еще многое и стало мы знаем как: красные знамена пошли на красные пиджаки, несметная вохра ГУЛАГа, а также топтуны, филеры, соглядатаи, сикофанты и мордовский конвой, обслуживавшие помянутые знамена, охранный инстинкт своей породы поставили на службу пиджакам и сбылось, что любая кухарка может управлять "мерседесом".
Всё себя перевозвеличило и перенарекло: балетные училища стали Академиями Танца, российский флаг зовут румынским словом триколор, поезда метро предваряет сигнал сиднейского аэропорта, сельские школы теперь царско-сельские лицеи, а блуд с лицеистками - презумпция невинности.
Минуя однажды в эпоху мешочной эстетики кафе "Синичка" (тогда осваивали пошлости типа торт "Клюковка" и младенцев переименовали в грудничков), я заметил таксисту: "А "Синица" не лучше?" "Грубо как-то", - возразил таксист.
А тут при родимой недоразвитости вкуса и чувства меры по нашим проселкам уже катят в кухаркиных "мерседесах" долгожданные дешевка и завозная пена и наступает эпоха тотального перехода "из грязи в quasi", ибо больше незачем набираться ума, всё постигнуто за тебя, а ты знай нажимай кнопки. И не нужна теперь никакая логарифмическая линейка - венец творенья из нежного дерева, оклеенный то ли слоновой костью, то ли перламутром. Не нужны таблицы Брадиса, которые этот зануда целую жизнь вычислял на бумажке. Незачем помнить про дважды два - всё и так вот оно: хоть Гомер на дискете, хоть визуальный ряд интимных позиций, доступных путнику в тамильских борделях.