In Telega (сборник статей)
Шрифт:
И хотя Экклезиаст, покачивая головой, бормочет: "Во многая информации многая информация, и умножая информацию, умножаешь информацию", плевать мы на это хотели.
Пускай вышесказанное приложимо к дорвавшейся до стриптиза и газированного аспирина толпы, но есть чернь, по образованию и роду занятий претендующая на роль культурную, и тонюсенький слой российской интеллигенции (от intellego) затоптан этой шантрапой - скорохватами и неучами, чей intellego правильней произносить in telega.
И прошу за латынь не пенять. Я не столько чванюсь ею, сколько показываю,
Но что нам эта нетвердая в профессии дама, если пора посудачить относительно марксизма в языкознании целых стран.
Украинские патриоты стоят на том, что по-русски следует говорить "в Украине", так как форма "на Украине" низводит суверенную державу до географического понятия. Беднягам не приходит в голову, что столь дурацкими фанабериями они окарикатуривают подлинное достоинство своей страны, ибо если предлог "в" счесть главным признаком государственности, то Украине пора устанавливать дипотношения с Гренландией и Крымом, ведь говорится "в Крыму", "в Гренландии" (хотя сказать "на Украине" все равно что сказать "на Руси", так что поостынем. Не говорить же "в Руси"!).
Происходящие от in telega следов в культуре не оставят, но наследят, и если обелиски в Египте показывали Время Истории, их обелиски показывают Время Безвкусицы - скажем, удачно нареченный тишинскими торговками "Гогин Член".
Неосновательные и высокомерные, эти наши современники циничны, но службу знают. Некий детский писатель, проживающий сейчас в стране, размеры которой куда меньше размеров его холуйства, едва помирал очередной генсек, уже топтался в приемной у нового с немалым штабелечком (эта шкура всегда замечательно издавалась) своих навазелиненных книг.
А меж тем мой друг, хороший писатель и добрейший человек Лев Новогрудский, прошедший, кстати, всю войну, сейчас нет-нет и глотает таблетки, чтобы легче дышалось и лучше ходилось. А к нему подкатывается телевидение, разнюхав, что во время оно Лева был непревзойденным "линдачём" - то есть лихо танцевал строго-настрого запрещенным стилем "линде". А телевидение надумало нам эти крамольные довоенные танцы показать. Лев же Новогрудский, чтобы легче дышалось и ходилось, как раз собрался в Дом творчества. Телевизионщики умоляют его задержаться. Он, небрегая бесценной путевкой, задержался. А они съемки перенесли, но сказали: "Вы поезжайте, а мы вас когда надо привезем (сто тридцать километров). Вы нам станцуете, а мы вас бережно отвезем". И привезли (пропал один путевочный день). Потом целый день снимали. А потом не заказали машину обратно, и деликатнейший мой друг, глотая таблетки,
Я бы телевизионную эту шантрапу пожизненно приговорил к распространению по электричкам в дорассветные декабрьские утра иллюстрированного издания "ТВ-Парк".
Увы, пока мой товарищ тихонько идет к своей путевочной обители, шантрапа катит или в Украину, или мимо Гогиного Члена в Туретчину и через пару-тройку лет до своего доедет, ибо какой русский не любит быстрой "Мазды" (ударение вам уточнит языковедка с моей любимой радиостанции).
ОХРАНА ОКРУЖАЮЩЕГО ЧЕТВЕРГА
Да. В заголовке игра слов, хотя дело не в острословии - вместо четверга сойдет любой другой день (даже среда), обращаемый нами в свалку амбиций, метаний и начинаний.
Среда не сгодилась. Она, допустим, сегодня, и насчет необходимости ее охраны всем известно и так. Перемены или нежелательны, или невозможны. А день завтрашний не образовался и предстоит.
Разумеется, "будет день, будет и пища" - то есть наше завтра предопределено. Однако в наметках Провидения не все неукоснительно и кое-что зависит от нас самих.
"По соседству с тем виноградником было грушевое дерево, усыпанное плодами, не привадливыми ни видом, ни вкусом. Дабы отрясти его и забрать груши, мы, бесчестные подростки, отправились поздней ночью, затянувши для этого пагубным обычаем игры наши на площади. Мы набрали в преизбытке не трапезы нашей ради, а чтобы бросить вепрям, хотя и съели толику: поступили же таково тем охотнее, что делать это возбранялось.
Вот сердце мое, Господи, вот сердце мое, над коим смилостивился ты, когда оказалось оно на дне пропасти..." - сокрушается в знаменитой "Исповеди" епископ из Гиппона Царского блаженный Августин, строгий к себе человек...
Как-то, прогуливаясь по Новому Арбату, я увидел, чего увидеть не ожидал. Пьяного китайца. Весь счастливая радость, он шел, усердно раскачиваясь и самозабвенно распевая. За удальца стало тревожно - во-первых, потому, что он почему-то китаец; во-вторых, потому, что он хотя китаец, но почему-то пьяный; в-третьих - потому что китаец, притом пьяный и вдобавок поет; в-четвертых - потому что пьяный, потому что китаец, потому что поет и потому что поет такое, чему не подпеть: пентатоника нашему горлу недоступна. Словом, человеку запросто могли начистить клюв. Но беспокоило и тревожило что-то еще. И меня вдруг осенило: наши пьяные - не поют!
А ведь пели! И как! Какой удалью дышала, скажем, музыкальная пьеса "Бывали дни веселые"! И ведь именно по вокалу обнаруживала подгулявших милиция, находили мужей жены, сбредались у пивных друзья. Люди постарше подтвердят. Что же теперь - народ мутировал, утерял кантилену и бодун губит человека, не спевшего даже ноты?
Один друг мне сказал: "Когда снимаешь дачу, спроси, есть ли на участке лягушки. При малейшем нарушении среды они исчезают первыми. У них отсутствует защита".