Иначе жить не стоит
Шрифт:
— А чего тебе? — небрежно отозвался Палька.
Парнишка не ждал такого вопроса. Выражение радости сошло с его лица, он отвернулся и уже не старался попасть в ногу.
— Ну что, Кузька? — ласково спросил Саша, обнимая его за плечи.
Кузька вывернулся из-под обнимающей руки: Саша был женихом сестры, его внимание дешево стоило. Саше он так же не нужен, как и другим; вот ведь разговаривали о чем-то своем, а подошел к ним — замолчали…
— Все в порядке, пьяных нет! — со злостью крикнул Кузька и, засвистев, побежал вперед, припадая то на одну ногу, то на другую, когда подворачивались
— Пошли к Кузьменкам? — предложил Саша.
— Да стоит ли? — насмешливо откликнулся Палька.
И они пошли вслед за Кузькой в поселок.
Кузька вихрем пронесся мимо землянок Нахаловки и вбежал в окраинную улочку поселка Челюскинцев, где недавно играли в городки, но никого из мальчишек уже не было. Линии, обозначавшие города, наполовину замело пылью.
Кузька потопал по ним босыми ногами и побрел куда глаза глядят, стараясь подавить обиду.
Сделал глупость, поперся за людьми, когда у них свой разговор, — ну ладно! Но Палька-то заважничал! «Чего тебе?» Липатов — начальник участка да еще член парткома, но он-то как раз и не задается. Саша хоть и пришился к Любе, но все знает и говорит очень интересные вещи. «Вторая пятилетка — пятилетка химии» — почему? Шахтеры гонят добычь — пятилетка. Реку Днепр перегородили — пятилетка. Почему же химия? Саша говорит: «А ты знаешь, что пуговицы из творога делают?» Он знает, кажется, все на свете. А Пальке чего гордиться? Мама говорит, он был «сущее несчастье» и она полотенцем гнала его от забора: «Ступай, ступай, занимается Никита, нечего посвистывать!» А Никита через забор перескакивал к нему, и они пугали парочки в саду; один раз живую крысу спустили по водосточной трубе школы прямо девчонкам под ноги. Отец говорил: «Плохая у тебя компания, Никита!», — это про Пальку. А теперь, скажи пожалуйста, какой серьезный!
Обидно, потому что Палька все-таки молодец. И Саша, и Липатов. Ни от кого не услышишь таких разговоров, никто не спорит так много о самых разных вещах… Жалко им, что Кузька послушает?
Никто не понимает Кузьку, даже мама: «Где шатаешься?», «Опять рубаху порвал!», «Чего сидишь без дела, сходи в лавку!» А Кузька не шатается и не сидит без дела. Он думает. Он слушает. Он читает все, что попадает под руку, и особенно газеты. Другие мальчишки считают, что в газетах — скука, Кузька не согласен: он всегда вычитывает там важное. Вредителя разоблачили… При взлете учебного самолета сломалось шасси, летчик шесть раз вылезал на плоскость, пытаясь починить, а потом ловко посадил самолет на одно колесо… В Магнитке задули новую домну, как странно: «задули»… На зимовке в Арктике медвежонка белого поймали и приручили… Старший лейтенант Филонов на мотоцикле «Красный Октябрь» прыгнул с помощью трамплина на семь, потом на десять, потом на тринадцать метров… Пограничники выловили банду шпионов и диверсантов…
И почему-то все самое интересное происходит именно теперь, когда Кузьке никуда ходу нет. Кузька не собирался стать шахтером, его манили необыкновенные профессии: водолаз, верхолаз, исследователь вулканов. Но если б он был шахтером, как брат Вовка, он закатил бы такой стахановский рекорд, что никто не обогнал бы!
Все только отшучиваются,
Пойти домой, что ли?
Не доходя до своей калитки, Кузька увидел девчонку в розовом платье на заборе панфиловского дома. Она преспокойно пригнула к себе ветку вишни и что-то на ней рассматривала. Что она там рассматривает? И что это за девчонка такая — с большим бантом в рыжеватых растрепанных волосах, в платье с оборками и белых носочках?
— Эй ты, пигалица! — крикнул Кузька.
Девчонка не вздрогнула и не смутилась, а весело повернула к нему скуластое, выпачканное вишневым соком лицо.
— А тебе жалко?
— А ну слазь!
Девчонка не слезла, она запустила в рот несколько вишен и выплюнула на Кузьку вишневые косточки. В ту же минуту она слетела с забора от сильного удара по ногам. Видимо, Кузька не рассчитал — девчонка так грохнулась об землю, что осталась лежать и заскулила. Испугавшись, Кузька сказал для храбрости:
— Ну вот, теперь реветь будешь.
Но она вскочила, как на пружинке, размазала по лицу пыль и сказала, презрительно поблескивая сухими глазами:
— Вот еще! Из-за всякого сопляка буду я реветь!
Если бы это была своя, поселковая девчонка, он бы знал, как с нею поступить. Но в этой нарядной городской девочке, неожиданно находчивой, было что-то непонятное и сдерживающее. Вместо того чтобы дать ей затрещину, Кузька засмеялся и сказал примирительно:
— Ишь ты какая отчаянная!
Девочка подмигнула и тоже примирительно спросила:
— А вишни чьи? Ваши?
Тогда он подпрыгнул, пригнул ветку и щедро предложил:
— Бери.
Но она, видно, уже наелась или разрешение лишило вишни всякой приманчивости. Кокетливо улыбаясь распухшими губами, она сорвала две сережки и нацепила их на уши. Глаза у нее были темные и блестящие, как эти вишни. Вишневый сок лиловыми разводами застыл на ее щеках и крепких скулах.
— Ты откуда взялась?
Девчонка мотнула головой в сторону города.
— Приезжая?
— Ага.
— Откуда?
— Из Москвы. — Она подумала и важно добавила: — Кончим дела и поедем в Сухум.
— А чего вы тут делаете?
Девчонка оглядела Кузьку и гордо проронила:
— На консультации приехали. — Но тут же, устыдившись, добавила: — Это папа. Мы с ним…
— Он кто?
— Профессор.
— Про-фес-сор? А по чужим садам вишни воруешь. Профессорша!
Девчонка хмыкнула и доверительно сказала:
— А мой папа тоже вишни воровал. И яблоки.
Кузька ответил доверием на доверие:
— Я тоже. — И вернулся к тому, что его интересовало: — Он по какой науке профессор?