Иная судьба. Книга I
Шрифт:
— Иди-ка сюда, — герцог поднялся, потянув её за собой. — Кое-что объясню. Вот смотри — шнурок над кроватью в изголовье, дёргаешь — и к тебе приходит кто-нибудь из этих милых девушек. Проси всё, что тебе заблагорассудится, делай, что пожелаешь, а если в чём-то сомневаешься или хочешь узнать — спрашивай, не стесняйся, тут везде полно людей. Ты, — он выделил это слово, — ты, Анна, здесь госпожа. И пусть только кто посмеет…
Горничная за его спиной побелела, прижав к груди подушку.
— Не надо, ваша светлость, — Марта робко тронула его за рукав. — Если все здесь так же добры, как и вы… Всё будет хорошо.
У
«Так же добры, как и вы…»
Вошла, наконец, и матушка Аглая, запыхавшаяся, раскрасневшаяся и заметно умягчённая. Уж это-то не стеснялась открыть дверь нараспашку, и недаром: была она тут некоронованной королевой собственного государства — со своими подданными, маленьким войском, дознавателями… и даже, порой, палачами. Нет — экзекуторами, потому как до смертоубийства, конечно, не доходило, боже упаси, но спуску нерадивым и болтливым здесь не давали.
— Ваши светлости? — вопросительно наклонила голову. — Вас устроят эти девушки?
— Они не прислуживали… той?.. — герцог был в явном затруднении с определением, но Аглая понятливо кивнула.
— Близко не подходили. Вы же знаете, она терпеть не могла рядом с собой хорошеньких.
И посмотрела украдкой на Марту. Та лишь сделала большие глаза, не понимая намёков.
— Отлично. — Герцог не заметил переглядываний. — Вот что, матушка Аглая, мне пора ехать. Оставляю Анну на вашем попечении, надеюсь… — выразительно приподнял бровь.
— У неё не будет повода жаловаться, ваша светлость, будьте уверены. — Взгляд домоправительницы ещё раз прошёлся по чересчур утончённой фигурке в белом атласном платье, изрядно помятом и потерявшим былую пышность; отметил и сабо, сиротливо осевшие в каминной золе… — Раз уж вы распорядились насчёт ремонта, может, заодно снимете печати с комнат ваш… той женщины, что считалась вашей супругой? Мы бы подобрали госпоже что-нибудь из её гардероба.
— Н-нет, — процедил герцог и вдруг побледнел, как всегда было в последнее время при упоминании об Анне. — Моя жена не будет в этом ходить. Ни лоскута, ни пуговицы от той обманщицы не должно её коснуться. Вы поняли? Всё сжечь.
— Конечно, ваша светлость, — помедлив самую малость, отозвалась домоправительница. — Как скажете.
— Никаких упоминаний. Никаких сравнений, сожалений и тому подобного, как это бывает у вас, женщин, слышите?
— Конечно, ваша светлость.
Герцог вдруг улыбнулся.
— Спасибо, матушка Аглая. Я всегда знал, что на вас можно положиться.
И, несмотря на то, что в душе у матушки творилось чёрт знает что, она улыбнулась в ответ своему молочному сыну.
— На кого же ещё, ваша светлость… Разве что на моего оболтуса да того старого франта, что каждый день так трясётся над своими сединами? Езжайте спокойно по своим делам, ничего тут с вашей душечкой не случится.
Герцог от души чмокнул Аглаю в румяную крепкую щёку и получил незаметный, но чувствительный тычок в грудь. И это он ещё дёшево отделался; бедняге Винсенту наверняка досталось, как всегда, за двоих.
«Марта!» — едва не позвал он, но вовремя спохватился. Демоны… Не хочется даже называть её этим именем, но приходится. Нежно обнял затрепетавшую девушку.
— Анна, я уезжаю. Постарайся не скучать без меня. Жди к вечеру.
Марта вспомнила, куда и зачем необходимо вернуться герцогу, и побледнела.
— Будьте милосердны,
— Я буду творить суд, Анна, — тихо ответил он. — Не проси о том, кого не знаешь.
— Тогда судите праведно, Жиль… Жиль-берт.
Сердце герцога задвоило удары.
— Обещаю, дорогая.
Отстранившись, он попрощался с Мартой взглядом. Показалось, что поцелуй он её, даже невинно, в щёку, как Аглаю — и осыплется тот мостик, который она сама — сама! — попыталась сейчас построить между ними. «Жиль-берт!» — звучало в ушах. Его имя отчего-то давалось ей с трудом; да уж, рабскую сущность трудно из себя выцедить, придётся капля по капле… Впрочем, рабского в ней нет, одёрнул себя герцог.
Он шёл по широкому коридору крыла, не замечая ни кланяющихся лакеев, ни того, как обернулись несколько человек, столпившихся перед комнатой бывшей супруги… впрочем, последних отметил боковым зрением и замедлил шаг. Машинально провёл камнем обручального кольца по заговорённой печати на косяке. Та исчезла.
В ней ещё остаётся вбитая с младенчества привычка почитать тех, кто выше — по происхождению, по достатку… господ, одним словом, продолжал он мысленно. И ничего с этим не поделать, таков порядок вещей. Каждому своё, и неизвестно, кому хуже: им — бесправным, но имеющим единственную заботу о хлебе насущном, или ему, сиятельному, изо дня в день разгребающему дерь… Почему-то даже мысленно он не смог выразиться крепко. Ему вспомнились несколько словечек, сказанных в запале при Марте — и стало невероятно стыдно. Никогда больше, хотя бы при ней… никогда.
— Ваша светлость! — его догнал задыхающийся дворецкий. Герцог сдержал шаг. Что ж, удачный момент отыграть ещё одну сцену.
— Вот что, метр Франсуа… — Силком усадил старика в ближайшее кресло, коих на случай наплыва гостей было расставлено вдоль стены широкого коридора преизрядно. — Да вы отдохните, не в вашем-то возрасте прыгать, как зайчику…
Подтащил кресло и для себя и уселся рядом. Продолжил, понизив голос:
— Я хотел бы поговорить с вами об Анне — теперешней Анне, которую вчера привезли из-за забытой богом приграничной деревушки, приняв за ту, что ловко навела на её след. Франсуа, — он намеренно опустил обращение «мэтр», справедливо полагая, что в данном случае это лишь подчеркнёт доверие. — Я знаю, каково всем вам пришлось в последний год и благодарю за терпение и выдержку. Но прошу: не позволяйте прошлым обидам излиться на мою настоящую жену. Тем более что сейчас она…
Герцог намеренно затянул паузу. Мэтр, точно знающий, когда нужно вставить словечко, осторожно уточнил:
— Её светлость немного… не в себе?
— Не то чтобы немного, очень даже не в себе, друг мой. Похоже, поработал хороший менталист, может, и не один, девочке упорно внушали, что она не герцогиня в браке и не баронесса в девичестве, а простая деревенская глупышка. И вбивали это знание не только внушением. — Он горько усмехнулся. Надо же как-то оправдать следы от розог на теле чудом спасенной супруги. Боже, прости, что взваливаю на неё напраслину, это для моего же с ней блага… — Думаю, что со временем она поправится, понадобятся только терпение и такт, такт и терпение. Остались ли они у вас после общения с прежней Анной?