Иная терра.Трилогия
Шрифт:
— Боюсь, вам он не поможет, — странно ответил немец, поднимаясь. — Прощайте, Екатерина. Был… рад знакомству.
Он развернулся и быстро вышел, оставив Годзальскую в недоумении смотреть ему вслед.
Даже не спросил мобила. Сделал такой подарок, явно заинтересовался, угостил в кафе, поддерживал беседу — а потом внезапно ушел, не оставив визитку и не спросив ее номера. Рассчитывает, что покорил девушку настолько, что она придет сама? Нет, не той породы человек. А впрочем, какая разница? Катя была рада, что он ушел. Теперь, когда она поняла, почему Крылатый исчез, почему не появлялся все эти почти
Катя радостно улыбнулась подошедшей официантке, попросила еще кофе с пирожным, и, откинувшись на спинку плетеного кресла, задумалась. Она должна найти Крылатого сама, но как это сделать? Во всех местах, где, как ей казалось, она могла бы его встретить, девушка уже побывала, и не один раз…
За огромным панорамным окном, открывающим вид на Каменный остров и дальше, на Петропавловскую сторону, начиналась метель. Давно уже стемнело, и освещенный огнями город скрывался в белом безумии.
В кафе было жарко, очень жарко. И как Катя не замечала этого раньше? Выйти бы, подышать воздухом хоть немного, позволить ветру растрепать прическу… Просто выйти из этой духоты, где кружится голова, на свободу!
Хотелось кричать — то ли от радости и переполняющего счастья, то ли от липкого, сковывающего горло ужаса.
— Простите, вы в порядке? — профессионально обеспокоилась подошедшая с кофе официантка. — Вы так побледнели…
— Мне дурно, — пожаловалась Катя. — У вас очень жарко, так жарко, что дышать нечем… Может, есть столик под кондиционером?
— Извините, но кондиционер — прямо у вас за спиной, — смутилась немного удивленная девушка.
— Да? А я не заметила… Скажите, а здесь нет какого-нибудь балкона, где можно было бы немного подышать воздухом?
— Есть летняя терраса, в теплое время года там открытый зал, но сейчас метель за окном, и…
— Черт с ней, с метелью, — Катя махнула рукой, поднялась, опираясь на стол. — Мне нужно на воздух, но я не хочу спускаться вниз. Проводите меня на террасу.
Официантка попыталась еще что-то возразить. Годзальская вздохнула, и полезла в сумочку. На ощупь нашла кошелек, не глядя, достала купюру.
— Возьмите и проводите меня на террасу.
Судя по округлившимся глазам официантки, купюра была крупной. Но сейчас Кате не было до этого дела.
Терраса оказалась шестиугольной крытой ротондой, открытой со всех сторон — попасть на нее можно было по довольно крутой лестнице, выводящей в центр помещения. Снега было на удивление немного — видимо, его регулярно убирали. Заверив официантку, что посетительница сама спустится вниз, как только ей полегчает, а сейчас она хочет побыть одна, Катя подошла к ограждению, опустила ладони в колючий снег — набрала полную пригоршню, и растерла лицо, порадовавшись отсутствию макияжа.
Стало легче, но смутное чувство, до того незаметное за волной дурноты, начало набирать силу. Угроза, опасность — неосознанная и даже несформированная до конца, но уже существующая. Отчего, почему? От кого? И кому — ей или Крылатому?
Почему-то захотелось еще раз взглянуть на крис. Сейчас Катя жила инстинктами,
Пальцы наткнулись на рукоять, стоило опустить руку в сумочку. Катя осторожно достала подарок странного немца, извлекла кинжал из ножен, взглянула на узор, складывавшийся в четкий рисунок. Настолько же четкий, как был у того парня, Стаса, в прошлом году… уже даже позапрошлом. Девушка повернула крис, решив посмотреть на узор с другой стороны.
Там скалился череп. Отчетливый, детально прорисованный. Кажется, даже не родной — протравленный намеренно.
Раньше, когда Катя рассматривала клинок в магазине, его не было.
Внезапно череп оскалился. Вопреки всем законам логики — во-первых, нарисованные черепа не скалятся, во-вторых, черепа вообще не скалятся. Но череп оскалился.
Катя вскрикнула. Панический ужас взял за горло, метель вдруг усилилась в разы, обращаясь смерчем, в белом вихре проступила темная, страшная тень. Девушка вскинула руки в защитном жесте, клинок оказался слишком близко, и волнистое лезвие прочертило алую дорожку по руке, легко прорезав тонкий свитер и блузку, а за ними — кожу, сосуды, сухожилия…
— Нет!
Пальцы сжались на рукояти сильнее, Катя, не замечая раны, снова взмахнула рукой, пытаясь отогнать тварь из белого смерча, отступила на шаг, еще на один…
Гладкие, тонкие подошвы сапог легко скользили по снегу под ногами. В спину толкнулось ограждение, земля ушла из-под ног, и Катя ощутила, что летит. Летит с крыши двадцатипятиэтажного здания, летит вниз, и что бы там внизу не оказалось, лед, бетон, или даже сугроб — ее не спасет уже ничто.
III. III
И жив птицелов, пока птица поет.
Кто из нас птица, а кто — птицелов?
Бывает так, что все радужно. Все получается именно так, как задумано, во всем везет, каждое начинание приводит к успеху, каждое знакомство оказывается полезным, а даже если и случается какой-либо провал, то в итоге и он идет на благо. На гребне такой удачи многие взлетали столь немыслимо высоко, что падая, разбивались вдребезги.
Кейтаро ненавидел, когда ему везло. Хладнокровный и сдержанный, он скрипел зубами и сжимал кулаки, едва замечая в пределах своей деятельности след озорной Фортуны. Удача — нечто заранее непредсказуемое, больше того — как и все в жизни, требующее уравновешивания. А что уравнивает на весах случайностей неоправданное, неожиданное везение — не результат собственного труда, а именно подарок судьбы? Только столь же неоправданная неудача, случающаяся вопреки всем предпринимаемым предосторожностям.
Кейтаро ненавидел удачу. И — следует заметить, не без повода — считал, что если бы большинство людей дало себе труд задуматься, что такое «везение», откуда оно происходит и что за него бывает, то они разделили бы его позицию. В то же время Кукловод, не имевший привычки лгать себе, радовался факту, что большинство — да что там большинство, практически все население Терры — неспособно к его уровню мышления и осознания. И это было правильно — марионеткам ни к чему понимать замыслы господина и повелителя.