Иная терра.Трилогия
Шрифт:
Посетительницей оказалась молодая девушка в помятой и местами испачканной форме горничной: сероглазая, светловолосая, очень милая и смертельно напуганная. В больших глазах стояли слезы, губы дрожали, она со страхом смотрела на психолога. Марина скользнула взглядом по бэйджику: Анна Мельтисова.
— Здравствуйте, — пролепетала девушка.
— Я, наверное, вас задерживаю, но… мне очень нужна помощь, и я не знаю, к кому обратиться.
— Ничего страшного, Аня, — спокойно улыбнулась Велагина. — Я здесь для того и нахожусь, чтобы помогать. А флаер все равно уже ушел, так что я совершенно спокойно
Прекрасно зная, что вообще-то такое делать не рекомендуется, если не сказать грубее, Марина все же порой прибегала к алкоголю: специфика работы в отеле делала это средство достаточно действенным.
— Если можно…
— Конечно. Вы присаживайтесь пока.
На столе быстро появились фляжка недорогого коньяка, две стопки, шоколад, лимон, и две чашки горячего чая. Подождав, пока Мельтисова выпьет первую стопку и хоть немного расслабится, Марина осторожно начала разговор. И очень быстро наткнулась на препятствие, кажущееся непреодолимым: Анна легко, хоть и сквозь слезы, рассказывала о том, что ее изнасиловал один из постояльцев, — впрочем, об этом Марина догадалась и сама по состоянию формы горничной — но «это не в первый раз, так что не очень страшно, потом очень большую компенсацию дают».
До состояния, в котором она решилась пойти к психологу, девушку довело что-то другое. И об этом «другом» она категорически не желала говорить. Точнее, говорить-то она хотела, но страх был сильнее желания. И Марине оставалось пока что только одно — продолжая успокаивать клиентку словами, подливать и подливать ей коньяк. Спустя почти полтора часа разговора практически ни о чем, Мельтисова дошла до нужного состояния. Изнасилование и правда оказалось только половиной беды…
В дверь постучали, громко и настойчиво. Аня дернулась, надеясь, что это охрана или кто-нибудь из девочек-коллег, словом — кто-то, благодаря кому болезненное ерзанье жирной и грубой туши на ней закончится. Но надеждам редко суждено сбыться… Постоялец вскочил, натягивая штаны, Аня дернулась в сторону, надеясь дотянуться до своего форменного передничка, но тут же получила сильнейшую оплеуху.
— А ну, сидеть, сука! — прошипел толстяк. — Дернешься или вякнешь — скажу, что ты у меня деньги украла, до конца жизни на отдачу долга работать будешь!
Напуганная вполне реальной угрозой, девушка замерла. А постоялец, совладав, наконец, с ремнем на брюках, быстро стянул ей руки за спиной, пихнул в рот какую-то тряпку, легко поднял легкое тело и засунул в узкий шкаф-купе.
— Я тебя предупредил! Сиди тихо, и уйдешь живой и целой.
Сухо стукнула защелка, блокируя дверцы… точнее, одну дверцу. Шкаф не был рассчитан на нахождение в нем чего-либо больше, чем несколько вешалок с одеждой, и даже худенькая горничная мешала правильному закрытию дверок. Снаружи казалось, что шкаф закрыт плотно, и звуки не проникнут сквозь плотное дерево, но на самом деле…
— Что за черт, а? — ругался себе под нос толстяк, путаясь в пуговицах рубашки.
Какого черта этот долбанный Черканов приперся именно сейчас, почему не на полчаса позже? Мало того, что кайф обломал, так еще и если узнает… Он же, сука, не преминет использовать этот инцидент для
— Да, сейчас! — крикнул Иван, завязал галстук, открыл дверь. — Добрый вечер, Иван Александрович, — холодно кивнул Черканов. — Позволите мне войти?
— Проходите, — угрюмо буркнул Березинский. — Коньяк?
— Нет, благодарю. Лучше сразу к делу.
— Как хотите. Итак, начнем с…
Аня, скорчившаяся в три погибели в шкафу, вжимала ногти в ладони, чтобы не закричать от ужаса. То, о чем спокойно и буднично говорили двое мужчин, отделенных от нее только тонкой, хоть и звуконепроницаемой перегородкой шкафа… если Черканов узнает, что она слышала этот разговор, он ее убьет. Точно убьет, или сделает что-то еще хуже… господи, что же делать?
Ей повезло. Повезло, как никогда еще в жизни. Что-то из услышанного от собеседника заставило Березинского покинуть номер буквально через минуту после ухода Черканова.
На то, чтобы освободиться от небрежно накинутых пут, Аня потратила всего минут пятнадцать. Мгновенно оделась — ее форму толстяк, скомкав, засунул в тот же шкаф. Стремительно выбежала из номера, и замерла, только теперь осознав, что понятия не имеет, что теперь делать и куда идти.
Марина, с трудом удерживая дрожь, разлила остатки коньяка по стопкам, на этот раз налив себе до краев. Заставила трясущуюся от страха девушку выпить, как-то сумела ее успокоить, посоветовала просто забыть о случившемся, больше того — быть с Березинским приветливой, как с любым другим постояльцем, делая вид, что ничего не было, и тогда все будет в порядке.
А о том, что Аня услышала — никогда и никому не говорить ни при каких обстоятельствах. В конце концов, никто, кроме самой Ани не знает, что шкаф был закрыт неплотно и она все слышала. Поблагодарив, несколько успокоившаяся и сумевшая, наконец, взять себя в руки, Мельтисова ушла. Едва за ней закрылась дверь, Марина, даже не отдавая себе отчет в том, что делает, бросилась к своему компу.
В несколько касаний настроила связь с мобилом, скопировала запись разговора на чип памяти, и стерла с диска компа все, что указывало на визит к ней Анны Мельтисовой. Потом на негнущихся ногах подошла к скрытому в шкафу бару, достала бутылку коньяка, наполнила стопку, залпом выпила, снова наполнила.
Наркотики. Рабы. Продажа органов.
Нет, нет, нет, Олег просто не мог иметь к этому отношения! Он честно ведет свой бизнес, много работает, он просто не мог сказать, чтобы кого-то там «убрали», тем более — вместе с семьей, он не мог сказать всего того, что пересказывала здесь Мельтисова!
К сожалению, Марина очень хорошо умела чувствовать ложь. И она знала, что Мельтисова говорила правду. Когда бутылка опустела наполовину, Велагина вызвала такси до дома — ехать в метро в два часа ночи ей совершенно не улыбалось. Ожидая флаер у дверей отеля, она смотрела на гибель белых снежинок в серой слякоти совершенно трезвыми и сухими глазами. Она сама во всем разберется, и сама узнает правду о человеке, которого любит.